Pokazuha.ru
Автор: woodenfrog
Ссылка: http://pokazuha.ru/view/topic.cfm?key_or=1488341

Золотая миля. Глава четвёртая
Творчество > Проза (любимое)


Этот роман я перевёл лет двадцать или тридцать назад. Его действие охватывает 42 года и происходит в самых разных странах. В романе есть шокирующие сцены, поэтому я не рекомендовал бы его лицам младше 18 лет.

4.
Анна услышала топот сапог в каменном дворе больницы Чисте-Баумана-Берсона в 8.30 утра, меньше, чем через полчаса после того, как первые немецкие солдаты хлынули через ворота на улице Налевки.
«Alle Juden berunter!» Гортанный приказ донёсся снизу гулким эхом. Она лежала на набитом соломой тюфяке в крошечной нише потайной комнаты на втором этаже, куда она вернулась, расставшись с Джанет Тейлор. Мать ждала её, явно обеспокоенная, но, взглянув в измождённое лицо дочери, она не стала допытываться, где Анна провела ночь, а молча подала водянистый суп, сбережённый с минувшего вечера, и пошла вниз, помогать мужу в утреннем обходе палат.
Хотя Анна была измотана и пыталась заснуть, её неотступно преследовала сцена, очевидцем которой она стала в подвале Дикого Гетто; образы контрабандиста, корчившегося на полу, его головы и плеч, объятых пламенем, сделали невозможным ни отдых, ни сон.
«Alle Juden berunter!»
На этот раз приказ сопровождался треском выламываемых дверей и короткими, отрывистыми очередями автоматов на фоне усиливавшихся криков.
Когда она побежала к дверям, в мозгу её вспыхнули воспоминания о бойне в больнице восемнадцатого января, но Якоб преградил ей путь, встав перед скользящей стенной панелью, держа наизготовку свой девятимиллиметровый «Вайс».
«Ты не сможешь ничего сделать», - прошептал он.
Ещё одна очередь гулко разнеслась по зданию. Анна боролась с мальчиком, пытаясь силой пройти мимо него, но его худенькое тело обладало удивительной силой, и он легко удерживал её прижатой к стене, прикрывая одной рукой её рот, пока стрельба не прекратилась. Тогда он ослабил хватку.
«Мне надо спуститься туда», - выдохнула Анна.
«Ещё рано».
По твёрдому лицу Якоба было видно, что он не пропустит Анну до тех пор, пока не решит, что это безопасно, и только после того, как топот сапог стал удаляться по двору, он осторожно отодвинул панель.
«Подожди здесь», - велел он.
Анна смотрела, как он медленно спускается по лестнице. Её порыв не дать родителей в обиду немцам сменился страхом ожидания того, что они могли обнаружить теперь, когда неожиданная буря насилия, по-видимому, прошла, и, когда Якоб поманил её к двери палаты на первом этаже, ей потребовалось собрать все силы, чтобы двинуться с места.
«Выродки!»- хриплым от волнения голосом пробормотал мальчик, и, когда Анна заглянула в палату, она поняла, почему по его щекам льются слёзы.
Комната была превращена в покойницкую. Трупы лежали в неестественных позах поперёк коек и на полу; стены и потолок были забрызганы кровью; мужчины и женщины, числом около пятидесяти, в большинстве больные тифом, лежали грудами по углам, куда их согнали для расстрела.
«О, Боже…»
Сдавленные рыдания заглушили дальнейшие слова Анны, и несколько долгих мгновений она неподвижно стояла у двери, дрожа и глядя, как Якоб рассматривает сцену расправы, но, когда он махнул ей рукой из дальнего конца палаты, она заставила себя перешагнуть через тела и поспешила к месту, где стоял мальчик.
«Мне очень жаль», - пробормотал он.
Она проследила за его взглядом. Её отец скрючился в углу, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на животе, тщетно пытаясь удержать кишки, вываливающиеся из зияющей раны.
«Папа!»- задыхаясь, сказала Анна.
На его лице было странное задумчивое выражение. Он посмотрел на неё остекленевшими глазами, потом медленно повернул голову к перевёрнутой кровати, под которой лежало тело его жены, череп её был раздроблен прикладом винтовки.
«Помоги мне положить его», - сказала Анна, опускаясь на колени возле отца.
«Это не поможет, - ответил Якоб. - А нам надо убираться отсюда».
Анна хотела было ответить, но остановилась, услышав захлёбывающееся бульканье и увидев пузырьки крови, стекающие из отцовского рта. Поняв, что он пытается что-то сказать, она наклонилась и поднесла ухо к самым его губам.
«Far vos iz gevorn farendert die…»
Она узнала в его трудно различимом бормотании отрывок одного из Четырёх Вопросов, традиционно задаваемых во время трапезы седера: «Чем эта ночь отличается от всех других ночей?»
«У нас мало времени», - предупредил Якоб.
Анна увидела, как отец закрыл глаза, и поняла, что он уходит от неё.
«Так он долго будет страдать», - сказал Якоб.
«Я останусь, пока…»
Из пистолета Якоба вырвалось пламя, когда он сделал одиночный выстрел в затылок умирающего. Оглушённая неожиданным грохотом, Анна инстинктивно закрыла глаза. Когда она их открыла, тело её отца осело на пол.
«Идём». - Лицо Якоба было пепельно-серым, но рот его был сжат в твёрдую, тонкую линию.
Их глаза встретились. Анна увидела, что он уже не мальчик. Спустя долгий миг Якоб отвернулся, прошёл через палату и заторопился обратно наверх, в потайную комнату. Анна смотрела, как он уходит, слишком подавленная случившимся, чтобы думать или чувствовать. Не было ни гнева, ни печали, ни даже слёз. Только пустота, и ужасная, причиняющая боль, слабость.
Наконец, простояв на коленях возле тела отца более получаса, она медленно поднялась и спустилась во двор. Был чудесный день; тонкие ветки деревьев колыхались на фоне розоватых облаков, и пели птицы. Даже воздух был кристально чист, если не считать клубов чёрного дыма над Налевки и Генсей, где ещё продолжался бой. Но Анна была равнодушна к прелестям весеннего утра. Двигаясь, как лунатик, по усыпанному битым камнем тротуару, она не заметила группу из трёх немецких солдат в касках, ведущих по улице Заменгофа горстку евреев.
«Halt!» - крикнул один из немцев, сержант с автоматом.
Анна замерла.
«Juden?»
Бежать было слишком поздно. Всё, что она могла сделать, - это подчиниться приказам сержанта и присоединиться к нескольким перепуганным пленникам и позволить вести себя со сцепленными на затылке руками на Умшлагплац , огромную площадь на северной окраине гетто, ставшую отстойником для товарных вагонов, использовавшихся для отправки евреев в концентрационные лагеря.
Когда колонна дотащилась до угла улиц Заменгофа и Милой, она увидела мельком несколько немецких санитаров, грузивших в машины скорой помощи солдат, раненных в утреннем бою, а за ними чадил подбитый танк.
«Бойцы ZOB были великолепны, - прошептала соседка Анны.- Это сделал один из «молотовских коктейлей».- Она кивнула в направлении выгоревшего танка.- Говорят, экипаж сгорел заживо».
Немецкая артиллерия за пределами гетто вдруг открыла огонь, сделав невозможным дальнейший разговор, и всю оставшуюся часть пути Анна молчала.
Умшлагплац был забит евреями. Они стояли длинными, извивающимися очередями, которые продвигали немецкие солдаты, добивавшиеся выполнения приказов стволами автоматов и сторожевыми собаками. Многие из пленённых пожертвовали для своего последнего путешествия лучшими нарядами, и их элегантный вид напомнил Анне о её собственной одежде, изорванной и испачканной кровью. Но её не заботило, как она выглядит. Когда немцы загнали их в здание, прежде бывшее больницей вместо того, чтобы погрузить группу в товарные вагоны, она не испытала ни облегчения, ни любопытства.
Большая, вонючая комната была забита пленными, обезумевшими от жажды. Люди вопили, а охранники-украинцы без разбору били прикладами винтовок по головам; детям, просившим воды, матери давали пить их собственную мочу; младенца затоптали, когда перепуганные узники дико метались, стараясь ускользнуть от охранников, орудовавших кнутами. Вид истерзанного детского тельца вырвал из груди Анны крик, который она держала в себе с тех пор, как пуля, выпущенная Якобом, пробила затылок её отца, но крик этот затерялся в общем шуме комнаты, и никто, по-видимому, не заметил, когда она рухнула на пол.
Сколько времени Анна была без сознания, а сколько проспала, она так и не узнала; бред и сон смешались, разделённые лишь короткими мгновениями, когда она открывала глаза и видела над собой смотрящего на неё человека. Когда она, наконец, вышла из вызванного потрясением состояния, человек, назвавший себя доктором Стефаном Арадом, сказал Анне, что она то приходила в себя, то снова теряла сознание в течение нескольких дней, и всё это время он поддерживал её жизнь, делясь с ней своим скудным пайком.
«Почему вы не дали мне умереть?»- пробормотала Анна.
Прежде, чем доктор Арад смог ответить, она отвернулась, и её стошнило. Это лишило её тех небольших сил, что у неё ещё оставались, и она долго лежала, не сводя глаз с зарешёченного окна в ближней стене, равнодушная ко всему, кроме квадрата синего неба, которое она видела за стальной решёткой.
«Вы меня не помните, так ведь?»- спросил сидевший рядом с ней мужчина.
Анна перевела взгляд на его лицо. У него были тонкие семитские черты и тёмная жидкая борода.
«Я проходил интернатуру под руководством вашего отца в больнице на улице Чисте», - сказал он.
Опять Анна внимательно изучила мужчину, пытаясь представить себе его без бороды, и поняла, что находит в его огромных карих глазах что-то знакомое.
«Вы не были в прошлом году у нас на седере?»
Он кивнул.
«Ваша жена помогала моей матери готовить…»
«А доктор Максвелл объяснял Четыре Вопроса моему сыну Долеку».
«Он здесь, с вами?»- спросила Анна.
«Долека и мою жену три месяца назад отправили в Дахау. - Он отвёл глаза.- Немцы оставили меня здесь для допроса. Кажется, они думают, что я знаю, где укрыты бункеры ZOB».
Анна закрыла глаза, силясь спрятаться от муки, увиденной на его лице, но быстро открыла их снова, услышав тревожный гомон среди лежавших рядом с ней на полу, и увидела охранника-украинца, прокладывавшего себе дорогу в плотной массе пленных прикладом винтовки.
«Ты, - крикнул он по-польски с сильным акцентом, тыча в рёбра Анны сапогом, - иди со мной».
Доктор Арад помог ей подняться на ноги. - «Мужайтесь», - прошептал он, а охранник грубо вытолкнул её из вонючей комнаты и повёл по коридору с плиточным полом туда, где прежде был вестибюль больницы, а теперь размещалась комната для допросов.
Капитан СС с белокурыми волосами и голубыми глазами, бегло говоривший по-польски, указал ей жестом на стул перед большим деревянным письменным столом.
«Если вы будете вести себя разумно, это не займёт много времени, - сказал он.- Назовите мне своё имя».
«Анна Максвелл», - пробормотала она.
«Говорите громче, пожалуйста. Адрес?»
«Генся 6-8».
«Больница Чисте-Баумана-Берсона?»
Она кивнула.
Капитан СС заглянул в лист с записями.
У нас есть сведения, что вы работали курьером в Еврейской Боевой Организации. Это верно?»
«Нет», - ответила Анна.
Немец встал, надел фуражку и жестом велел Анне следовать за ним. Они вышли во двор, где у стены сержантом, командовавшим отделением из восьми автоматчиков, были поставлены в ряд пять человек.
Анна узнала среди пленных нескольких недавно арестованных руководителей Юденрата. Офицер СС подошёл к месту, где они стояли, и назвал их имена. Затем он кивнул сержанту, тот сделал несколько коротких очередей, и пятеро пленных повалились на землю.
«Я устал возиться с вами, евреями, - сказал он Анне. - Или вы скажете мне то, что я хочу знать, к завтрашнему рассвету, или вас расстреляют».
Он прошествовал обратно в свой кабинет, а охраннику жестом приказал увести Анну.
Стефан Арад ждал её. Он, должно быть, слышал пальбу и ожидал худшего, потому что даже не пытался скрыть облегчения, увидев её живой. Он сжал её в объятиях, а потом провёл её к сохранённому для неё месту у стены.
Он дал ей солоноватой воды и корку хлеба. Она рассказала ему об ультиматуме офицера СС, и он, ничего не говоря, выслушал. Когда стемнело, он положил её голову на свои колени и рассказывал ей о своей семье, поглаживая её по щеке кончиками пальцев. Они так и не спали. Перед самым рассветом Анна встала и подошла к окну. Синяя заплатка неба сменилась дрожащим оранжевым заревом пожаров в гетто, но луна видна была хорошо.
«Слишком поздно загадывать желания».
Она повернулась и увидела, что за её спиной стоит Стефан. – «Вам дали такой же ультиматум, да?»- спросила она.
Он кивнул. – «И, что самое ужасное, знай я расположение этих бункеров, я, возможно, рассказал бы о них».
Анна не ответила. Когда наступит последний миг, хватит ли у неё мужества смолчать?