Pokazuha.ru
Автор: woodenfrog
Ссылка: http://pokazuha.ru/view/topic.cfm?key_or=1488479
Золотая миля. Глава девятая
Творчество > Проза (любимое)
Этот роман я перевёл лет двадцать или тридцать назад. Его действие охватывает 42 года и происходит в самых разных странах. В романе есть шокирующие сцены, поэтому я не рекомендовал бы его лицам младше 18 лет.
9.
В последующие дни Тибере соблюдал строгие правила траура Roma; в то время, как остальные потихоньку продвигались на телеге на юг, к границе между Австрией и Италией, он шёл пешком отдельно от всех, отказываясь бриться и причёсываться. Из еды он позволял себе только чёрный хлеб, который запивал кружкой холодной воды. Каждый раз, когда он думал о Лацо, вместо того, чтобы упоминать его имя, он выливал воду на землю или кидал крошки хлеба.
Пхуро тоже продолжала держаться особняком, бредя с опущенной головой и часто стеная столь жалостливо, что другим женщинам хотелось утешить её, но Кея предупредила их, что этого делать не следует, объяснив, что их участие будет отвергнуто. Цыганский обычай требовал, чтобы она скорбела в одиночестве, и, поскольку те же строгие обычаи запрещали ей также готовить, стирать и убирать место стоянки табора, эти хлопоты легли на плечи остальных женщин.
В этой каждодневной работе ими управляла Кея, которая снова столь рьяно стала вести себя как цыганка, что Женевьеве пришлось признать, что она недооценивала свою бывшую соседку по комнате. Куда делась робкая, почти детская беззаботность; её место заняла взрослая рассудительность, придававшая остальным трём женщинам бодрость, которой им так недоставало. Даже внешность её изменилась, её белокурые волосы стали ещё длиннее и завивались кудряшками, а бледная кожа приобрела тёмный загар от постоянного пребывания на солнце и на ветру.
Выкарабкавшись из-под огромного одеяла, под которым спали все женщины, она первой вставала по утрам, собирала хворост для костра, молола кофейные зёрна в древней медной ступке, приносила из ближайшего ручья воду в эмалированных кувшинах.
Тибере, хоть и отстранился, всё же ухитрялся следить за всем происходящим, и, когда его траур кончился, он оценил старания Кеи, преподнеся ей в качестве подарка полоску ткани, которой он измерял тело Лацо перед тем, как опустить его в могилу.
Подарок показался женщинам странным, но Кея объяснила, что, по цыганскому поверью, эта полоска ткани обладает магической силой.- «Её нужно носить, не снимая, но беречь на самый крайний случай, потому что её можно использовать лишь однажды, - сказала она. - Потом её надо как можно быстрее бросить в водный поток, иначе загаданное не сбудется». Она повязала цветную полоску вокруг шеи, и остальные женщины заметили, что в последующие недели она не снимала её.
Когда они приблизились к австрийско-итальянской границе, которую Тибере собирался пересечь через перевал Бреннер , женщины пошли рядом с телегой, помогая толкать её, когда им попадались такие изрытые дороги, что одному коню было не справиться с грузом. Они также стали делать более короткие переходы и, насколько это было возможно, старались двигаться по безлюдной местности. Слушая маленький переносной радиоприёмник, который Джанет забрала на ферме, они могли следить за ходом войны в Европе, где началась высадка союзников на Сицилии; а итальянские войска, возглавлявшиеся Бадольо, готовы были сдаться в плен.
Но Тибере мало интересовали эти далёкие события. Его больше заботило то, как можно раздобыть фальшивые документы, без которых продолжать их путь через Европу на Пиренеи было невозможно. Он решил эту проблему, подкупив секретарш в германском военном штабе в городке близ Инсбрука , которым удалось выправить документы, удостоверяющие личности членов kumpania как французских граждан, родом из Тарба , которые были работниками-волонтёрами, трудившимися на немецких военных заводах, и направлявшихся в отпуск.
Секретарши, с которыми он расплатился серебряными браслетами великолепной чеканки, помогли Тибере также получить старую рабочую одежду, в которую по его настоянию оделись все, чтобы они выглядели как заводские рабочие, как и написано в их документах. К несчастью, размеры не всегда совпадали, и когда женщины, наконец, оделись, одежда висела на них так свободно, что их груди сделались совершенно незаметными.
Кее, бывшей намного меньше их всех, достались куртка и штаны, которые ей были очень велики, но она как будто не возражала, и остальные догадались, что это из-за того, что в последнее время она сильно пополнела. Здоровая жизнь на открытом воздухе улучшила её аппетит, к тому же она делала частые пробы того, что готовила.
Обеспечив женщин рабочей одеждой, Тибере велел им выбросить старые платья, поэтому в ту же ночь, когда Пхуро осторожно спускала телегу по итальянской стороне перевала Бреннер, женщины вынули драгоценные камни, вшитые в подгибы их юбок, и спрятали их в швах рабочих брюк.
Опять один день сменялся другим, а они двигались по северной Италии, потом перешли границу с Францией в Криссоло , всё время двигаясь в юго-западном направлении к городу Тарб у подножия Пиреней. Они часто проезжали мимо военных колонн, направлявшихся на фронт, который немцы создали в итальянском секторе, но, когда бы их ни останавливали на дорожных заставах и контрольных пунктах, документы, приобретённые Тибере, обеспечивали им безопасный проход.
По мере того, как тянулись недели, складываясь в месяцы, каждодневный гнёт быта в такой тесноте возобновил трения между женщинами. Джанет, сама опрятность, раздражалась из-за неряшливости Женевьевы, а Анну злила склонность англичанки к скоропалительным суждениям, основанным на уверенности в том, что ей известно, что для них всех лучше.
Женевьева, которая к этому времени отказалась от попыток завоевать расположение Тибере, была озадачена реакцией Кеи на интерес, который проявлял к ней цыганский вожак. Она неизменно отвергала знаки внимания, которые он ей оказывал, но это делало Тибере лишь более настойчивым, и при любом удобном случае он делал попытки сблизиться с ней, и в конце концов Кее стало почти невозможно продолжать отвергать его ухаживания, не обидев его при этом.
Это была дилемма, решить которую не могла и сама Кея: как и остальные, она знала, что продолжительность их пребывания с цыганским вожаком зависела исключительно от его желания считать их частью своей kumpania. Он мог вышвырнуть их в любую минуту, бросив на произвол судьбы, а это означало, что у них уже не будет подхода к проводникам, которых он намеревался использовать для перехода через Пиренеи.
Когда, наконец, они прибыли в Тарб, Тибере сам решил взяться за дело и, сделав Кее официальное предложение, занялся подготовкой к свадьбе несмотря на то, что она просила его дать ей время подумать. В ответ на его напористость она замкнулась, подолгу оставаясь одна, и отказывалась говорить, когда другие пытались побеседовать с ней об этом. Джанет стала очень беспокоиться, когда после того, как Тибере стал объявлять другим попадавшимся им в дороге цыганам, что он собирается завести новую жену и пригласить их на свадьбу, Кея начла проявлять признаки физического истощения. Она быстрее уставала, чаще мочилась, у неё появились отёки на руках и на ногах, и без посторонней помощи она могла передвигаться только на очень небольшие расстояния.
«Так больше не может продолжаться, - сказала англичанка Анне и Женевьеве.- Из-за этого она стала совсем больной».
«Не пойму, почему бы ей просто не сказать, что она не хочет выходить за него замуж», - сказала Женевьева.
«Может быть, она чувствует, что тогда под угрозой окажется наша безопасность», - заметила Анна.
Тибере, похоже, ни о чём не догадывался и не скрывал своей радости от того, что день, выбранный им для свадьбы, становился всё ближе и ближе. Он договорился о встречах с профессиональными контрабандистами, зарабатывавшими на переправе беженцев высокими горными тропами через Пиренеи, в маленькой сельской гостинице в окрестностях Тарба, и решил, что неплохо здесь же и справить свадьбу. Слух об этом пронёсся среди всех окрестных цыган, и в день свадьбы они начали собираться после рассвета возле гостиницы.
В тенистом уголке позади гостиницы на козлах для пилки дров были устроены импровизированные столы, покрытые клетчатыми скатертями. Жена хозяина позволила нескольким цыганкам воспользоваться её огромной кухней, и они состязались между собой, готовя кушанья для гостей. Не забыли пригласить и местных крестьян, у которых, знали, были большие запасы продовольствия, часть его они продали цыганам, а остальное поднесли как свадебные дары.
Мужчины проводили день, беседуя возле костров и распивая коньяк. Старик играл на гармошке, а другие хлопали в ладоши и пели. Группа мужчин помоложе отбивала такт ногами, пока один из них, самый непоседливый, не вскочил в середину маленького круга и не пустился в пляс.
В комнатке, располагавшейся в задней части гостиницы, куда через окна, открытые во двор, доносились звуки музыки и пляски, за голым деревянным столом сидел Тибере с контрабандистом, которого он выбрал проводником своей группы для перехода через Пиренеи. Это была их третья встреча, и сделка была уже заключена. Тибере согласился заплатить за каждого члена своего отряда по восемь тысяч франков, что было ниже обычной цены, потому что их было семеро и все они, включая Пхуро, были в хорошей физической форме. Джанет, которую Тибере использовал в переговорах с контрабандистом как переводчика, потому что она бегло говорила по-испански и по-французски, не была так уверена насчёт Кеи, но держала свои сомнения при себе.
Контрабандист, Казимир, был монтаньяром , родным языком его был арагонский диалект испанского, но он говорил и по-французски, правда, с сильным акцентом. Он придавал огромное значение здоровью людей, которых ему предстояло вести, постоянно повторяя, что он и не подумает совершить переход, если кто-то будет не в лучшей форме. - «Там будет сущий ад,- предупреждал он,- особенно, если погода испортится. Я не хочу, чтобы кто-то погиб».
Как будто желая доказать, что подобное невозможно, Тибере подвёл его к открытому окну и указал на тех, кто будет совершать переход. Анна с Женевьевой присоединилась к танцорам, следуя указаниям Йоницы, который пытался научить их родным па, а Пхуро помогала другой цыганке снять с вертела над костром половину коровьей туши. Только Кея оставалась в стороне. Она сидела одиноко на ступеньках кибитки, в платье, которое какие-то цыганки поднесли ей как свадебный подарок. Похоже было, что она плакала.
«О, женщины! - в шутливом раздражении покачал головой Тибере. - Они мечтают о дне, когда выйдут замуж, - но, когда он настаёт, они могут только плакать».
Казимир, который, если верить его словам, был женат и имел четверых детей, засмеялся и принял приглашение Тибере участвовать в празднестве. Он принёс с собой кучу тёплой одежды для похода, начало которого было назначено на рассвет следующего дня, и оставил вещи в кладовке в маленькой комнатке после того, как Тибере заверил его, что по окончании свадебного торжества вся одежда будет распределена. Кибитку, которую всё равно приходилось бросать здесь, обещали оставить Казимиру в качестве частичной оплаты, и он отдал распоряжение, чтобы члены его семьи забрали её после того, как Тибере и его группа следующим утром выступят в поход.
Джанет вышла вслед за мужчинами на зелёный двор, и гости, увидев Тибере, зааплодировали и стали провозглашать тосты в его честь. Он засмеялся и помахал рукой гостям, большинство из которых закончило трапезу, но всё ещё сидело за столами, потягивая из бокалов. Они вежливо отрыгнули, похвалили превосходную кухню и вытерли руки скатертями. Когда мужчины, наконец, поднялись из-за стола и стали смотреть на танцующих, дикая орда женщин и детей набросилась на оставшуюся на столах еду, запихивая её в рот обеими руками.
Тибере наблюдал за этой свалкой. - «Слава Богу, свадьба не будет длиться восемь дней, как обычно!»
Широко улыбаясь, он перестал беседовать с гостями и направился к Кее, сидевшей на ступеньках кибитки. Подойдя к ней, он мягко, но решительно взял её руку в свою и повёл её туда, где ещё плясала молодёжь. Обхватив Кею за талию, он привлёк её к себе и быстро закружил по уже хорошо утоптанной траве.
Она безвольно висела в его объятиях и позволяла ему вертеть себя в головокружительном вихре. Тибере пытался скрыть её вялость, ускорив шаг, но, когда он кончил танец, она повалилась на землю. Прошло несколько мгновений, прежде чем зрители поняли, что что-то случилось. Те, кто был ближе к ней, засмеялись, думая, что у неё закружилась голова от беспрестанного верчения, а Тибере взял бокал пива и осушил его одним глотком. Но, когда Кея даже не пошевелилась, в толпе раздался ропот беспокойства. Но мужчины всё же и не пытались помочь ей подняться на ноги, понимая, что это было бы грубым нарушением цыганского закона, запрещавшего им прикасаться к девственнице.
Джанет, видевшая, как упала Кея, бросилась к ней и пощупала её пульс. Он был очень слабым. Цыганки почувствовали, что случилось что-то серьёзное, и столпились вокруг, предлагая свою помощь.
«Пожалуйста, отойдите, ей нужен воздух»,- просила англичанка, но цыганки не обратили на её слова внимания, подняли Кею и понесли её к лагерю кибиток, выстроенных вдоль сельской улицы, проходившей мимо гостиницы.
Джанет пошла за ними, но ей не позволили войти в кибитку, в которую принесли Кею. Она попала в хорошие руки, уверяли англичанку; та, что ухаживает за ней, известна знанием лекарственных трав. Но Джанет настаивала, и после более получаса многократных просьб ей, наконец, разрешили войти.
Кибитка была чуть больше, чем та, в которой она и остальные женщины провели последние пять месяцев, и была уставлена стеклянными банками с травяными настоями. Свет проникал через два маленьких окошка, и предвечернее солнце бросало единственный яркий луч на старуху, сидевшую в углу, поджав под себя ноги. Кожа её была морщинистая, а волосы свисали сальными прядями, обрамлявшими совиное лицо, но в её тёмных, с нависшими веками, глазах была неожиданная доброта, и она заговорила, словно зашелестел лёгкий ветерок.
«Эта женщина не больна, - сказала она,- она беременна. Она родит ребёнка через шесть-восемь недель».
Она говорила это Джанет, но её слова подслушали полдюжины цыганок, собравшихся у открытой двери кибитки, и среди них раздался потрясённый шёпот. Слух о том, что невеста оказалась не девственницей, быстро дошёл до других гостей, и многие тут же покинули гуляние, разъярённые попыткой Тибере провести их и сделать пособниками его женитьбы на той, что была marhime. Да разве мог он не заметить, в каком состоянии находится женщина, если она носит ребёнка почти семь месяцев?»- сердито спрашивали они друг друга.
Джанет узнала ответ на этот вопрос, просто посмотрев туда, где осталась в кибитке Кея после того, как старуха закончила её осмотр. Теперь, когда с неё сняли просторную юбку и нижнюю юбку от её свадебного платья, живот её был очень заметен, но благодаря её хрупкому сложению и рабочей одежде слишком большого размера ей удавалось скрывать, что она в положении.
Всё это англичанка не в состоянии была объяснить обиженным гостям, разбившимся на группы и сердито обсуждавшим случившееся. Сознательно приютив порочную женщину, Тибере не только нарушил строжайший закон Roma, но также, сделав их соучастниками, отдал их во власть злого рока, а, учитывая опасности, ожидавшие их при переходе через Пиренеи, который все они собирались предпринять, это было последнее, чего бы они пожелали.
Один из мужчин постарше, старейшина другого племени, отдал по-цыгански приказ нескольким стоявшим рядом с кибиткой женщинам. Они выволокли Кею наружу, сняли с неё ту немногую одежду, что ещё оставалась, и прогнали её голой перед собравшимися гостями. Кто плевал в неё, кто кричал ругательства на своём родном языке, а когда процессия достигла места, где стоял Тибере, старик, отдававший приказы, вручил ему кнут и нож с длинным лезвием.
Женщины, раздевшие Кею, силой заставили её встать на колени и крепко держали её. Всех охватила напряжённая тишина, - они ждали, когда их хозяин исполнит традиционное наказание, нанеся на лицо Кеи такой шрам, что она будет носить этот знак всю жизнь, но Тибере бросил кнут и нож на землю и зашагал к гостинице.
Среди цыган, окруживших Кею, раздался сердитый гомон. Когда старик поднял кнут и нож, в какой-то миг показалось, что он сам собирается осуществить возмездие, но вместо этого он велел членам своего племени уходить и повёл их по дороге, которая вела в Тарб.
Кея продолжала стоять на коленях, закрыв глаза и дрожа всем телом. Когда Джанет, Анна и Женевьева помогли ей вернуться в кибитку Тибере, она двигалась как лунатик. Пхуро, следившая за происходящим со ступенек кибитки, отвернулась, когда Кея приблизилась, а когда Йоница протянул ей руку, чтобы помочь войти в кибитку, старуха сердито велела по-цыгански мальчику не прикасаться к нечистой.
Джанет вместе с другими женщинами старалась помочь Кее, вытерев плевки с её тела мокрым полотенцем и одев её в рабочую одежду, столь успешно скрывавшую её беременность все недели, что прошли с того времени, когда они покинули Австрию. Когда Джанет помогала Кее надеть рубашку, из нагрудного кармана вывалился какой-то предмет: это был золотой медальон, который Джанет сняла с шеи Кандальмана. Она поняла, что Кея, должно быть, забрала его. Недоумевая, но и догадываясь, что Кея не в состоянии это объяснить, Джанет положила медальон обратно в карман рубашки и настояла, чтобы Кея легла под одеяло.
Но Кея, наконец, заговорила. - «Мне надо было сказать вам, что я беременна… Мне было так стыдно… Это всё было против того, чему меня приучили верить как цыганку, - но моя жизнь в Варшаве так отличалась от всего, что я знала…»
Джанет мягко закрыла рукой рот Кеи. - «Постарайся заснуть», - сказала она.
За час до рассвета, когда у двери кибитки появился Тибере, Кея ещё не спала. Он сказал по-цыгански: «Пришёл проводник, и мы уходим. Ты понимаешь, почему я не могу взять тебя с собой».
Кея кивнула. - «Но ты можешь взять моих подруг»,- прошептала она.
Тибере покачал головой. - «Они должны были знать, что ты нечистая».
«Я хранила это в тайне».
«Тогда ты должна нести ответственность за всё, что с ними случится, - сказал он. - Я оставил деньги у хозяина гостиницы. Он разрешит вам остаться ещё на два-три дня, но вы должны найти другое место, потому что теперь этой кибиткой владеет Казимир, и, когда он вернётся после того, как проведёт нас через горы, он заберёт её себе».
«Извини за то, что так опозорила тебя», - сказала она.
«Я прощаю тебя, - ответил он, всматриваясь в её лицо долгим взглядом, - но простит ли тебя Бог».
Прежде, чем она могла ответить, он повернулся и зашагал прочь.