Pokazuha.ru
Автор: woodenfrog
Ссылка: http://pokazuha.ru/view/topic.cfm?key_or=1489093
Золотая миля. Глава двадцать шестая
Творчество > Проза (любимое)
Этот роман я перевёл лет двадцать или тридцать назад. Его действие охватывает 42 года и происходит в самых разных странах. В романе есть шокирующие сцены, поэтому я не рекомендовал бы его лицам младше 18 лет.
26.
Женевьеве Флери было не по себе, но она старалась не подавать виду, плавно включила нижнюю передачу и поехала следом за заказным автобусом вверх по узкой, петляющей дороге из Кура в Сен-Мориц .
Поездка на лыжные трассы долины Верхний Энгадин была последним совместным выездом учениц перед выпуском, намеченным на середину июня, и, отправляясь утром из школы в Монтрё, они были в приподнятом настроении. Состязания за Кубок Мира по лыжам должны были состояться во второй половине дня, и было решено, что они остановятся на ночь в пансионе, где Женевьева и её ученицы останавливались каждый год.
Когда девушки садились в автобус, Женевьева, ехавшая в Сен-Мориц в собственной машине, пригласила Джанну ехать вместе с ней. - «Это позволит нам обговорить кое-какие дела перед тем, как ты уедешь в следующем месяце», - сказала француженка, но в действительности у неё была совсем другая цель.
Когда Графиня спросила, кто из учениц хочет встать на учёт по поводу трудоустройства, Джанна подняла руку одной из первых и провела на личном собеседовании не менее часа. Женевьева надеялась выведать, о чём шла речь на этой встрече, побеседовав с Джанной во время долгой поездки из Монтрё в Сен-Мориц, но Джанна проспала почти всю дорогу в горы.
Когда Женевьева припарковала свою машину перед пансионом в Сен-Морице, где она должна была провести с ученицами ночь, было немного за полдень. Мадам Кроц, жена владельца, плотная румяная женщина, говорившая с заметным немецким акцентом, уже ждала их и развела девушек по комнатам, в которых им предстояло ночевать.
«Вам нужно поторопиться, - сказала она своим гостьям. - Скоростные спуски уже начались. Швейцарская команда выступает очень хорошо, и Алоиз Перрен, и Симон Бинер ещё продолжали соревнования, когда минут двадцать назад я ушла с трассы».
«А как выступает Джо Доусон?» - спросила Эльке.
«Он ещё не выступал», - ответила мадам Кроц.
Возбуждённо щебеча, девушки оставили рюкзаки на койках и заторопились на лыжные спуски – все, кроме Джанны, которая задержалась, чтобы купить открытку с полки на регистрационной стойке. - «Для Анны,- сказала она. - Вы готовы идти на спуски?»
«Пока нет, - ответила Женевьева. - Я ещё немного уставшая после езды за рулём».
«Тогда увидимся там». - Джанна подоткнула длинные волосы под шерстяную шапочку, застегнула на молнию нейлоновую парку и поспешила следом за другими девушками. Группа молодых людей с выгоревшими на солнце волосами присвистнула, когда она проходила мимо.
«О, вот бы снова стать такой же молодой!»- вздохнула мадам Кроц. Когда Женевьева не ответила, она добавила: «Вы выглядите утомлённой».
«Поездка в горы с каждым годом кажется всё длиннее».
«Может быть, вы хотите кофе?»
«Спасибо, но я, пожалуй, просто пройду в свой номер и немного отдохну».
Мадам Кроц наблюдала, как Женевьева с усилием оторвалась от стула и медленно стала подниматься по лестнице. Она знала француженку пять лет, с тех самых пор, как она в первый раз привезла своих учениц в Сен-Мориц с ночёвкой, и была поражена тем, как сильно она изменилась внешне со времени их последней встречи. Она сделалась тощей, как жердь, и глаза как будто провалились в глазницы; ей недоставало и координации движений, и это наводило на мысль, что Женевьева, возможно, больна.
Француженка чувствовала, что мадам Кроц наблюдает за ней, - и знала, почему. Она думает, я больна, размышляла она, входя в свой номер, и она права, я больна, но такой болезнью, которую ей никогда не понять. Она почувствовала надвигающиеся симптомы к концу пути из Монтрё, но не могла сделать себе новый укол, потому что с ней была Джанна.
Тщательно заперев дверь, она открыла сумку с вещами и вынула маленький кожаный футляр с шприцем, иглой, резиновым жгутом и ампулой морфия, которую доктор Брассар доставил за полчаса до её отъезда в Сен-Мориц. Вместо того, чтобы тут же сделать себе укол, Женевьева поднесла ампулу к свету и принялась изучать её содержимое. Прозрачная жидкость, освещённая лучами дневного солнца, обрела золотистый цвет, образовав фон, на котором она увидела своё отражение. Суженное и удлинённое, её лицо было словно отражением в зеркале комнаты смеха на ярмарке, карикатурой, в которой её нормальные черты были искажены до неузнаваемости.
Игра в ожидание: так она называла про себя намеренную задержку, которую она всегда делала перед тем, как ввести себе морфий. Отказывая себе в наркотике, пусть всего на несколько минут, когда он уже был в её руках, она испытывала массу противоречивых чувств: страх, нетерпение, желание, надежду, отчаяние, опасение, ужас, даже смятение. Но над всеми ими высилась уверенность. Следующая доза была обеспечена, и это было главное.
Но на этот раз над игрой в ожидание нависла тень. Важной частью ритуала было выстраивание в ряд других ампул, её запаса на целую неделю, чтобы, взглянув, она убедилась, что у неё есть гарантия продержаться предстоящие дни, но их не было. Доктор Брассар доставил одну-единственную ампулу.- «Вы должны понять, мадам, школьный год подходит к концу, а вы ещё не заплатили того, что должны. С сегодняшнего дня я должен получать наличными, иначе вы больше не получите от меня морфия».
Обернув резиновым жгутом предплечье, она похлопала по руке, ища вену, но так и не нашла. С течением лет большинство их сделались слабыми, отступили к костям, избегая колющей их иглы. Какое-то время она использовала артерии – они располагались глубже, чем вены, и в них труднее было попасть, и для них требовались особые длинные иглы. Она перешла с предплечий и запястий к венам на ногах, но на этот раз не смогла найти ни одной, и через пятнадцать минут тыканья иглой и чистки её каждый раз, когда она забивалась кровью, она, наконец, оставила поиски и ввела морфий под кожу.
Почти сразу судороги, которые она испытывала во время езды, прошли, их сменило ощущение эйфории и благополучия. Надев парку и отороченные овчиной сапожки, она спустилась вниз. Мадам Кроц, сидевшая за регистрационной стойкой и проверявшая книгу записи постояльцев, подняла удивлённый взгляд.
«Я думала, вы отдыхаете», - сказала она.
«Я обещала девушкам, что буду с ними на спусках, - весело ответила Женевьева. - И я не хочу их разочаровывать».
Прежде, чем женщина могла ответить, француженка торопливо вышла на улицу и направилась в город, который за прошедшие годы ей довелось узнать так хорошо. Проходя мимо отелей и пансионов, чайных и ресторанов, аптек и бакалейных лавок, почты, римской католической церкви и лыжной школы, она чувствовала себя чудесным образом воскресшей. Она любила Сен-Мориц, особенно в ночь полнолуния, когда, стоя на вершине холма за городом, она могла смотреть вниз, на освещённые окна отелей и пансионов и чувствовать себя окутанной мирной тишиной, воцарившейся на искрящейся снежной мантии окружавших её гор.
Её жизнерадостное настроение оставалось с ней, когда она выискивала в толпе, выстроившейся по обе стороны спуска, Джанну, но, когда Женевьева, наконец, нашла её, благодушие сменилось паникой. С Джанной беседовал высокий, красивый грубой красотой белокурый мужчина, в котором француженка сразу же узнала Дерека Саутворта. Боже, что он здесь делал? Невозможно, чтобы его присутствие здесь было простым совпадением. Несмотря на то, что минуло почти двадцать лет с тех пор, как она видела его в последний раз в лагере для интернированных, она безошибочно узнала в нём бывшего пилота RAF. И сейчас, когда ему было под пятьдесят, и он выглядел заматеревшим, от него всё ещё исходила та мужественная энергия, которая так привлекла Женевьеву, когда она впервые увидела его в тюрьме в Памплоне, уволакиваемого охранниками.
«Следующий участник – лидер нынешнего Кубка Мира по очкам - оглушительно объявил по-французски громкоговоритель, - из Соединённых Штатов, Джо Доусон!»
Когда толпа взорвалась аплодисментами, Джанна повернулась, чтобы сказать что-то Саутворту, поймала взглядом Женевьеву и окликнула её, но голос её был унесён возбуждёнными выкриками толпы, когда вдруг появился Джо Доусон. Молодой американец мчался со скоростью свыше шестидесяти миль в час и всё же ухитрялся сохранять низкую стойку, держа голову над носками лыж. Неожиданно он оступился, и ноги скользнули вперёд. Один долгий миг он плыл в воздухе, его силуэт чётко был виден в лазурном небе; потом его тело рухнуло на утрамбованный снег с глухим стуком, который был в то же время достаточно громким, чтобы быть слышным, несмотря на удивлённые возгласы зрителей. Инерция его движения вперёд была столь высока, что он продолжал скользить вниз по пологому склону с болтающимися лыжами, пока, наконец, его не остановила груда тюков соломы.
«О, Боже! - выдохнула Джанна, не сводя глаз с Доусона, над которым, лежавшим подобно тряпичной кукле, стояли два распорядителя трассы. - Почему ему никто не помогает?»
«Человека с внутренними повреждениями опасно трогать, если не знаешь, что нужно делать, - сказал Саутворт. - Но дело, кажется, плохо…это худшее падение из всех, что я видел за пять лет, которые я езжу сюда».
Фигурка, в которой Джанна узнала Эльке, прорвалась сквозь толпу и подбежала к месту, где лежал Доусон. Немка попыталась положить голову упавшего лыжника на свои колени, но работники трассы оттащили её в сторону и держали, а в это время два человека с повязками Красного Креста осторожно уложили его на носилки. Доусон по-прежнему был без сознания, и одна рука вяло волочилась по снегу, пока медик не привязал её к его телу. К носилкам, установленным на сани, приладили нейлоновые верёвки, и медленно стали спускаться с горы на лыжах, а за ними последовала Эльке, спотыкаясь на ходу.
«Он – ваш друг?» - спросил Саутворт.
«Друг моей соседки по комнате, девушки, которая подбежала к нему», - ответила Джанна.
«Ну, тогда не беспокойтесь, он в хороших руках, - сказал он. - Я доставил бы вас в медпункт, если бы у меня не было договорённости о встрече, которую я не могу отменить. Но я хотел бы увидеться с вами снова», - добавил он. - «Вы пообедаете со мной сегодня вечером?»
«Я не уверена, что смогу уйти…»
«Попробуйте. Отель «Палас», в восемь вечера».
Он улыбнулся и, не дожидаясь её ответа, молодцевато направился к стоянке, расположенной у подножия холма, сел в красный «Феррари» и с рёвом помчал его в центр города.
Когда Джанна вернулась в пансион, она с удивлением увидела, что остальные девушки уже сидели за длинным деревянным столом, и на обед у них были сосиски с вермишелью, густой суп и «Fendant» , белое вино из Вале.
«Мы едим так рано, чтобы мадам Кроц могла навестить свою занемогшую сестру», - объяснила Женевьева.
Как только девушки покончили с едой, Женевьева затеяла игру в шарады и настояла, чтобы все приняли в ней участие.
«Ну, Джанна, твоя очередь», - объявила француженка, когда кукушка в настенных часах вестибюля прокуковала семь часов.
«Вообще-то мне сейчас не до этого», - сказала Джанна.
«Что-то случилось?»
«Просто устала. Пожалуй, пойду наверх и подпишу Анне ту открытку».
Джанна оглядела помещение, ища Эльке. Её не было видно, и Джанна догадалась, что она, наверное, отправилась с Джо в больницу. Наверху, в своей комнате, она улеглась на койку и старалась придумать, как бы ей встретиться в назначенное время с Дереком Саутвортом. Она хотела увидеться с ним снова, но не могла додуматься, как это сделать, когда Женевьева держала всех их в такой короткой узде. В семь сорок пять вечера она посмотрела с лестницы вниз, увидела, что та ещё ведёт игру в шарады, и поняла, что уйти из пансиона незамеченной, кажется, невозможно. Незадолго до восьми часов она позвонила в отель «Палас» и попросила, чтобы её соединили с Дереком Саутвортом.
«Это я, - сказала она, когда он подошёл к телефону. - Боюсь, я не смогу обедать с вами в условленное время».
«Что случилось?» - спросил он.
«Я… задержалась…»
«Ну, что ж, я собираюсь пробыть здесь весь вечер, так что попробуйте присоединиться ко мне, чтобы выпить стаканчик на ночь. Я рассчитываю на это».
Раздался щелчок, и всё смолкло. Положив трубку, Джанна снова улеглась на койку и пыталась уяснить для себя, почему, когда он мог быть таким резким, её так тянуло к нему. Он был красив, любезен, забавен и очарователен, и умел слушать так, что заставлял её чувствовать, будто всё, что бы она ни сказала, было необыкновенно интересным. Когда он впервые заговорил с ней на горном склоне, он отметил изящество лыжника, а она ответила очень безапелляционным тоном, но его, кажется, нисколько не обескуражили её манеры, и вскоре она заметила, что относится к нему уже не так холодно. Она улыбалась про себя, вспоминая, как он описывал свою первую попытку прокатиться на лыжах, когда открылась дверь, и в комнату вошла бледная Эльке.
«С Джо всё в порядке?» - спросила Джанна.
«Он ещё в операционной - сообщила Эльке. - Он сломал ключицу и руку, но врачей больше беспокоят внутренние повреждения, они подозревают, что у него что-то с селезёнкой».
«Это случилось прямо перед тем местом, где я стояла».
«Знаю, перед самым падением Джо я была по другую сторону трассы. Кстати, что это за мужчина, с которым ты была?»
«Да так, познакомились на склоне. Дерек Саутворт. Он англичанин…»
«И привлекательный», - сказала вторая девушка.
«Он пригласил меня на обед».
«И?»
Джанна пожала плечами. - «Я должна была встретиться с ним в восемь часов, но мадам Флери следит за всеми, точно ястреб. Пришлось позвонить ему по телефону и сказать, что я не могу сделать этого».
«А он что сказал?»
«Что будет ждать».
«Похоже, он уверен в себе. Тебе надо идти».
«Не знаю, как».
Эльке открыла дверь, прокралась на цыпочках с верхней части лестницы и посмотрела вниз, в большую комнату, служившую одновременно вестибюлем и гостиной. Женевьева сидела перед камином и читала газету. -«Не в её правилах быть на ногах так поздно,- прошептала Эльке.- Может быть, она догадывается о том, что ты собираешься встретиться с ним».
«Да, она видела меня с ним», - призналась Джанна.
«Значит, будем импровизировать», - сказала немка.
Сорвав простыни с обеих коек, она связала их вместе и открыла окно. Была полная луна, и её бледный свет сиял на толстом снежном ковре, покрывавшем крышу пансиона. Она была двухуровневая, и нижняя её часть, располагавшаяся непосредственно под спальней девушек, спускалась так, что до большого сугроба, наметённого у одной стороны шале, было меньше пяти футов. Выбросив конец одной из связанных простыней в окно, Эльке привязала конец другой к деревянной стойке, поддерживавшего двухъярусные койки.
«Я не знаю», - заколебалась Джанна.
«Зато я знаю, - твёрдо ответила Эльке.- Когда к тебе приходит что-то желанное, нужно хвататься за него обеими руками».
«Ну, а как же мне вернуться?»
«Так же, как и уйдёшь. Это будет ничуть не труднее, чем залезать по шпалере в нашей школе. Ну, давай!»
Джанна поколебалась ещё мгновенье, потом вылезла из окна. Снег на крыше был покрыт тонкой коркой льда, достаточно крепкого, чтобы выдержать её вес, пока она сползала по нему, используя связанные простыни для воспрепятствования скольжению. Она была одета в тесные лыжные брюки и толстый свитер, и они быстро покрылись снегом и, сделавшись скользкими, не могли замедлить её сползание. У самого конца связанной простыни онемевшие руки Джанны разжались, и она съехала с края крыши. Она упала в сугроб, но от удара у неё перехватило дух.
«А теперь я предлагаю тебе вернуться наверх более лёгким путём», - произнёс строгий голос.
Джанна подняла взгляд с сугроба, на котором она была распростёрта, и увидела Женевьеву, стоявшую на балконе, выступавшем из стены пансиона. Рассерженная своей неудачей и назидательным тоном женщины, Джанна фыркнула: «Я хочу, чтобы вы перестали относиться ко мне, как к ребёнку».
«С радостью, - ответила директриса, - как только ты перестанешь вести себя, как ребёнок».
«Я имею полное право…»
«Не тогда, когда я несу за тебя ответственность».
«Когда я окончу школу…»
«Тогда можешь сама принимать решения. Но сейчас ты будешь делать так, как скажу тебе я. Возвращайся в свою комнату».
Джанна знала, что спорить бесполезно. Собрав всю свою уязвлённую гордость, она прошла деревянной походкой мимо Женевьевы и вернулась наверх.
Эльке, наблюдавшая за этой сценой из окна, покачала головой. - «Эту бабу не проведёшь».
«Теперь мне никак не выбраться отсюда», - сказала Джанна.
«А почему бы тебе не позвонить ему снова?»
«И что сказать?»
«Может быть, ты сможешь договориться, что встретишься с ним после выпуска. Это всего несколько недель».
«Я не уверена, что он так заинтересован, что захочет этого».
«Есть только один способ узнать это», - сказала Эльке, беря трубку телефона и протягивая её подруге.
Джанна поднесла трубку к уху. - «Связи нет», - сказала она.
«Мадам Флери, должно быть, вынула вилку из коммутатора внизу, - проворчала Эльке. - Я говорила, её не проведёшь».
Осознание того, что её перехитрили, рассердило Джанну ещё больше, и на следующее утро она надменно сообщила Женевьеве, что вместо того, чтобы ехать назад в её машине, она будет путешествовать с другими девушками в автобусе.
«Как хочешь», - пожала плечами директриса.
Убедившись, что все девушки сели в автобус, Женевьева вставила ключ в дверцу своего «Пежо» и с удивлением обнаружила, что она не заперта. Ещё загадочнее оказалось то, что она обнаружила на водительском сиденье сломанную спичку.
Возможно, думала она, ведя машину через центр города, немного впереди автобуса, вёзшего её учениц, кто-то проник в «Пежо» ночью и не смог завести двигатель. Машина была оснащена противоугонным устройством на рулевой колонке, которое не помешало бы профессиональному угонщику, но могло отпугнуть дилетанта.
Несмотря на всю логичность такого объяснения, беспокойство Женевьевы не прошло, когда она достигла первого из извилистых поворотов на крутой горной дороге, соединявшей Сен-Мориц с Куром. Начинался рассвет, но окружающие вершины накрыл туман, и видимость была плохая. Она заметила стальной рельс, ограждавший внешний край дороги – барьер для защиты от падения не справившихся с управлением водителей на дно отвесного ущелья – и поняла, что находится ближе к нему, чем следовало. Она нажала на педаль тормоза, чтобы снизить скорость, но ничего не произошло. Она попробовала ещё раз, сильнее, и услышала металлический скрежет. Скорость машины всё возрастала, пока, в считанные секунды, она, лишённая управления, не оказалась перед крутым и резким поворотом.
Яростно борясь с рулём, она попыталась направить автомобиль в узкий карман, предназначенный именно для таких аварийных ситуаций, но «Пежо» двигался чересчур быстро и проскочил въезд. За несколько мгновений до того, как машина врезалась в стальное ограждение, Женевьева поняла, что произойдёт, но понятно ей было и то, что она не сможет больше ничего сделать, чтобы предотвратить это, и вместо того, чтобы закричать, она закрыла глаза, прижалась лбом к баранке руля и стала ждать, когда наступит конец.
Через три дня из полицейского управления в Лозанне в Школу Усовершенствования в Монтрё сержант привёз капитана Отто Штубе, и тот по отдельности допрашивал каждую из учениц.
Джанна была в числе последних. Ожидая возле библиотеки, в которой происходили допросы, она прислушивалась к звукам шагов каждой девушки, появлявшейся и проходившей по плиточному полу. Они отдавались гулким эхом, ещё более усиливавшим ощущение пустоты, опустившееся на школу после смерти Женевьевы.
Джанна никак не могла избавиться от чувства, что это она повинна в случившемся с француженкой: возможно, если бы она вела себя по-взрослому и возвращалась из Сен-Морица в Монтрё в машине, Женевьева была бы ещё жива. Джанна видела через окно автобуса, как машина лишилась управления, и ей показалось, что Женевьева на какой-то миг отвлеклась от руля. Может быть, она плакала? Может быть, слёзы затуманили её глаза, и этого было достаточно, чтобы произошла авария?
Джанна понимала, что она никогда не узнает этого наверняка, и её преследовало чувство, что она виновата в смерти женщины, которой она стала так близка.
«Кажется, нас преследует злой рок», - сказала она Анне, когда, сразу же по возвращению в школу, позвонила ей, чтобы сообщить о Женевьеве.
«Сначала Марк, а теперь вот… Как бы я хотела быть сейчас рядом с тобой», - сказала Анна.
Воспоминание Джанны о телефонном разговоре было прервано словами сержанта полиции: «Капитан Штубе готов принять вас».
Он провёл её в библиотеку и придержал дверь. Капитан Штубе сидел за письменным столом. Когда вошла Джанна, он привстал.
«Извините, что заставил так долго ждать, мадемуазель, - сказал он по-английски с лёгким акцентом, жестом приглашая её сесть.- Я знаю, это очень трудное время для вас».
«Вся школа очень расстроена», - ответила Джанна.
«Но, как я понимаю, вы были ближе к мадам Флери, чем любая другая ученица?»
Джанна кивнула. - «Она и женщина, вырастившая меня, были подругами во время войны».
Капитан Штубе заглянул в папку, лежавшую открытой перед ним на столе. - «Женщина, вырастившая вас?»
«Анна воспитывала меня после смерти моей настоящей матери».
Офицер полиции извлёк из папки лист бумаги. - «Понимаю. Да, всё это есть в донесении, полученном моим управлением из Интерпола, но нет никакого упоминания о вашем настоящем отце».
«Я не знаю, кто он», - скупо ответила Джанна.
«А мадам Флери?»
«Нет».
«Когда вы в последний раз обсуждали с ней этот вопрос?»
«За несколько дней до поездки в Сен-Мориц, - ответила Джанна. - Мы часто проводили целые вечера, беседуя вдвоём».
«О вашей настоящей матери?»
«И о ней, и о других вещах тоже».
«И, направляясь в Сен-Мориц, вы ехали в машине мадам Флери?»
Джанна кивнула.
«И, однако, вы предпочли вернуться в автобусе, с другими студентками. Почему же?»
«Мы с мадам Флери…- Джанна запнулась. - Мы поспорили вечером накануне аварии».
«Из-за чего?»
«Она застала меня выбирающейся из окна пансиона».
По угрюмому лицу капитана Штубе проскользнуло подобие улыбки. - «А куда, позвольте спросить, вы направлялись в столь поздний час?»
«Я в тот день заранее договорилась о встрече».
«А как зовут человека, с которым вы собирались встретиться?»
«Дерек Саутворт».
Капитан Штубе взял карандаш и сделал аккуратную запись на лежавшем перед ним листе бумаги. - «Что вы можете мне рассказать о… э-э, Дереке Саутворте?»
«Немного, кроме того, что он – англичанин…»
«В то время, что вы были с мистером Саутвортом, он говорил с мадам Флери?»
«Нет, - ответила она.- Они никогда не встречались».
Капитан Штубе заглянул в лежавшие перед ним документы. - «Вскрытие показало, что на момент смерти в крови мадам Флери было значительное количество морфия, - сказал он. - Вы имеете представление, где она могла достать его?»
Джанна напряглась. Она вспомнила, как часто менялось настроение у Женевьевы, но сказала: «Думаю, его прописал ей врач».
«Доктор Брассар отрицает, что снабжал её наркотиком».
«Так авария была вызвана воздействием морфия?»
«Это была не авария, мадемуазель. Тормозные цилиндры на всех четырёх колёсах её автомобиля были опорожнены перед её отъездом из Сен-Морица, возможно, кем-то в ночное время».
Реакцией Джанны был ужас, смешанный с облегчением. Немыслимо было, чтобы кто-то хотел убить Женевьеву, но, если за её смерть был в ответе кто-то другой, то это снимало груз ответственности с её плеч.
«Зачем же, о, Господи, кому-то делать такое?»- спросила она, в голосе её отразилось испытанное ею потрясение.
«Тому, кто хотел, чтобы она – или вы – погибли».
Джанна была ошеломлена. - «Я?»
Капитан Штубе пожал плечами. - «Почему бы и нет? Вы приехали в Сен-Мориц в машине мадам Флери. Таким образом, совершенно разумным было бы предположить, что и на обратном пути в Монтрё вы будете её пассажиркой. Задавая эти вопросы, я имею цель не определить причину аварии, мадемуазель, а постараться понять, почему была убита директриса этой школы».