Pokazuha.ru
Автор: Serj Utkin
Ссылка: http://pokazuha.ru/view/topic.cfm?key_or=1513663
Беломор. Три истории из времён СССР
Творчество > Проза (свое)
По просьбам трудящихся
Курить матушка начала задолго до моего рождения, ещё когда в деревне жила. Закурила не от хорошей жизни – табак, как известно, притупляет чувство голода. Жили впроголодь, есть хотелось постоянно. А поскольку денег в деревне зарабатывали тоже немного, то самым распространённым куревом был "Беломор". Так что матушке и выбирать особо не приходилось. Правда, поначалу стеснялась курить на людях, старалась уйти в укромный уголок. Так я с детства и запомнил: матушка отводит меня подальше от тротуара, достаёт папиросы и спички, закуривает. Мама всегда становилась так, чтобы ветер относил табачный дым в сторону от меня. А я в это время грыз горбушку ароматного хлеба…
Чаще всего это происходило в пятницу, когда матушка забирала меня из детского сада и мы ехали домой в Петрославянку. У платформы тогда был небольшой магазин, в котором можно было купить всё необходимое, от хлеба до мыла и спичек. И, конечно, папиросы. С того времени я и стал запоминать цены – хлеб шестнадцать копеек, батон двадцать пять, пачка "Беломора" двадцать две, коробок спичек копейка…
Кто-то сейчас скажет: автор, ты с какого дуба рухнул? "Беломор" всю жизнь двадцать пять копеек стоил!
А вот фигушки, ребята. Вплоть до 1977 года пачка папирос "Беломорканал" стоила двадцать две копейки. А к юбилею Великого Октября цены на ряд товаров повысили. "По просьбам трудящихся", как это тогда говорилось. И "Беломор" оказался в числе тех самых товаров.
Я бы не запомнил этого, наверное, если бы не случай. Дело было летом семьдесят седьмого, мы уже жили на Бела Куна, матушка дворником работала в местном ЖЭКе. Погнали дворников к детскому саду, траву косить. А в то время никаких бензокосилок в СССР не было, работали обычными косами. Конечно, кто умел. Матушка с детства косить была обучена, в деревне без этого никак, ей эта работа только в радость. Лето, солнце, воздух свежий, запах скошенной травы!.. Лепота! И, конечно, матушка взяла меня с собой.
А я, надо сказать, не отнекивался. Во-первых, я тогда ещё мало с кем был знаком во дворе и все ребята уехали на каникулы, кто в лагерь, кто в деревню. Во-вторых, по телевизору днём объявляли перерыв до трёх часов и смотреть было нечего. Но, самое главное, можно было вместе с дворниками прокатиться на ТУМе!
Так что я не стал отнекиваться и пошёл вслед за матушкой. День действительно выдался шикарный, работа шла быстро и я даже не успел заскучать, когда дворники решили устроить перекур. И тут маманька вспомнила, что папирос у неё почти не осталось. А, самое главное, дома нет хлеба. Правда, в кошельке оставалось всего сорок копеек до зарплаты, а зарплата только на следующий день. Но сорока копеек как раз хватало на пачку "Беломора", буханку хлеба и два коробка спичек.
Магазин "стекляшка" был поблизости. Оставив меня качаться на детсадовских качелях, матушка отправилась за покупками.
Вернулась минут через пятнадцать и сходу огорошила:
– Девчонки, "Беломор" подорожал.
"Девчонки" не поверили:
– Как подорожал? Ты шутишь, что ли?
– Да какие шутки? Двадцать пять копеек пачка. Дайте кто-нибудь три копейки, на кассе долг отдать.
Современная молодёжь про долг на кассе вряд ли поймёт, поэтому поясню. В те времена магазины самообслуживания были редкостью. Обычный советский магазин делился на несколько отделов, которые обслуживала одна или две кассы. Поэтому сперва ты пробивал чек, если только товар не нужно было предварительно взвесить. В матушкином случае это один чек в винный и один в хлебный. Цены можно было не называть, кассир знала их назубок, поэтому маманя привычно продиктовала:
– В винный пачку "Беломора" и две спичек, в хлебный один столовый хлеб.
И протянула два двугривенных, две монетки по двадцать копеек. А кассир в ответ:
– Сорок три копейки. Ещё три копейки давайте.
Конечно, матушка могла взять половинку хлеба, например. Или ржаной за четырнадцать копеек и один коробок спичек. Но это означало бы, что у кассира осталось бы два чека – никаких "сторно" в те времена не было. Если чек пробит, то в кассе должна быть сумма, соответствующая выбитому чеку. Иначе недостача и очень много неприятностей. Конечно, была какая-то схема, согласно которой ошибочно пробитые чеки списывались. Но, как любая советская схема, она имела кучу недостатков и проще было оставить чек на кассе и дождаться, когда кто-то пробьёт нужную сумму в нужный отдел. А, ежели покупатель знакомый, то можно поверить и подождать, когда он занесёт недостающую сумму. Матушку в магазине уже знали, дворники всегда у всех на виду. Так что три копейки поверили в долг.
Самое интересное, что цены на папиросы подняли, а на пачках ещё долго значилось "22 коп"…
Беломор
Говорят, человек жив, пока его помнишь…
Юра Парфёнов году эдак в одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмом отпуск провёл у друга в тундре. Как в песенке поется "Нарьян-Мар мой, Нарьян-Мар, городок невелик и не мал". Так вот от этого городка до нужного поселка еще попутным вертолетом переть не меньше часа. Про тамошнее житье-бытье оленеводов и каким именно образом Юра околачивал местные груши я рассказывать не буду. Ибо навру безбожно, потому что плохо запомнил. А запомнил плохо потому, что от Юриных рассказов вся курилка от хохота помирала…
Я, кстати, ни тогда не курил, и сейчас привычки этой не имею. Так уж организм мой устроен, что даже по великой пьянке ежели и тянет подымить, то потом дюже погано в организме. Видимо, в детстве сам себя отвадил, когда по мальчишеству "беломор" у матушки таскал. Маманя моя дама старой закваски и всякие сигареты не признавала. В плане курева Юра и моя матушка совпадали полностью. И, естественно, Юра не смог не привезти в качестве сувенира десяток пачек "беломорканала" нарьян-марского разлива. Тем более, что горбачевская перестройка уже шла полным ходом и с куревом становилось все напряжнее.
Тут надо сделать небольшое лирическое отступление. Дело в том, что "беломор" отличается не только редкостной вонючестью, но и тем, что в папиросы идет табак по принципу "чем хуже, тем лучше". То есть, остатки низкосортного табака. А, поскольку остатки везде разные, то и вкус папирос отличался. Знатоки утверждают, что могут отличить вонь питерского "беломора" от, скажем, газовой атаки "беломора" московского. Не знаю, может, врут. Хотя в Ленинграде всегда ценился "Беломор" фабрики имени Урицкого, а продукцию "Клары Целкин" (то есть, фабрики имени Клары Цеткин) брали только в случае острой нужды. Но вот Юрин "беломор" из Нарьян-Мара наши мужики точно запомнили на всю оставшуюся и наверняка отличат от любого другого.
Когда Юра щедро раздал пропутешествовавшие через весь Союз нерушимый "беломорины" и первым спокойно закурил, то и мужики достали свои кресала и прочие огнеметы. Юра мастер был на всякие розыгрыши и ожидать от него подлянки основания были. Только не там мужики подвоха ждали! После первой же затяжки всех, кроме Юры, пробрал кашель аж до пердежа. Кто посильней – сумели отползти в сторону сортира, там вонь хоть и менее приятная, зато дышать позволяет.
Когда минут через десять прокашлялись, проперделись, продышались – сразу к Юре. Сперва, понятно, матом обложили, а потом поинтересовались: а с какого моржового оно так пробирает? И какого все того же моржового сам Юрка словно заговоренный???
Загадка разгадывалась просто: в нарьян-марский "беломор" привозной табак пускать жалели и щедро разбавляли его местным самосадом, сиречь махоркой. А Юра, как порядочный разгильдяй, с собой ленинградского "беломора" взял только на дорогу туда. Да и за каким хреном заваливать чемодан куревом, если его в поселковом магазине хоть задницей ешь? Поэтому, когда последний окурок ленинградской "беломорины" был втоптан в вечную мерзлоту, выбора у Юры не оставалось: или быстренько привыкать к местному куреву, или две недели кутак на кулак наматывать. Теоритически еще можно было в Ленинград смотаться, в "стекляшку" что на углу Белы Куна и Бухарестской… Но теория в очередной раз разошлась с практикой, а в итоге получилась эта вот история.
Может, я чего и напутал. Может, не Нарьян-Мар там был, а другой какой город. Не судите строго – запомнил плохо, а спросить уже не у кого…
Как я первый раз папиросы покупал
Ещё одна история, связанная с "Беломором". Произошла она летом 1983 года, если не ошибаюсь. К тому времени матушка уволилась из ПНИ-7 и стала мойщицей вагонов в трамвайном парке имени Смирнова. Был такой в самом центре Питера, теперь вместо него Невскую ратушу построили. В один несчастный день матушку угораздило наступить на гнилую доску в мостках, переброшенных через ремонтную яму. Доска сломалась, нога пролетела сквозь пролом, острые края разодрали кожу от щиколотки до колена. В медсанчасти ногу толком не обработали, отправили мать домой. В итоге рана начала гноиться и дело могло кончиться очень плохо, да народная медицина выручила.
Несколько дней мать с постели почти не вставала. Я привычно бегал в булочную за хлебом и в гастроном за продуктами. Но однажды настал тот момент, когда матушка открыла последнюю пачку "Беломора".
Как ни крути, а надо идти покупать папиросы. Мне на тот момент было тринадцать лет, выглядел я ещё младше и по всем законам папиросы мне продать не должны были. К тому же мне было очень стыдно идти покупать папиросы. Но другого варианта не было – соседи по квартире разъехались кто куда, взрослых знакомых у меня нет. И, конечно, в те времена ни о какой доставке товаров на дом мечтать не приходилось.
Хорошенько поразмыслив, мы с матушкой пришли к единственно верному выводу: надо идти в гастроном, что на углу Тверской и Таврической. Знаменитый дом с башней, где Блок впервые читал свою "Незнакомку", по сей день является украшением центра Петербурга, несмотря на аварийное состояние. Магазин на первом этаже давно закрыт, но я в любой момент могу сказать где какой отдел находился и где стояли кассы. Купить папиросы можно было либо в этом гастрономе, либо в винном отделе универсама. Но вариант с универсамом мы отвергли сразу – ходил я в универсам нечасто, а в винном отделе мне и вовсе делать было нечего. Так что надеяться, что кассир и продавец меня узнают, не приходилось. В гастрономе же я бывал почти ежедневно, примелькался, да и вместе с матушкой мы там не раз в очередях стояли. А, значит, тётки в магазине могли запомнить, как мама покупала "Беломор".
Собравшись с духом, я взял рубль и отправился за папиросами. Дело было днём, все нормальные люди в это время были на работе, поэтому в магазине почти никого не было. Я подошёл к кассе, находившейся в первом зале, протянул рубль и срывающимся от стыда голоса пролепетал:
– Четыре "Беломора", пожалуйста.
Мне было так стыдно, что я боялся поднять глаза и посмотреть на кассира. Но в тот день нам повезло: на кассе сидела мама моего приятеля Мишки Головенко. И она меня узнала. Поэтому не стала кричать и ругать, а просто спросила:
– Что-то с мамой?
Я рассказал, благо никто не стоял за спиной и не торопил. Мишкина мама пробила чек и через зал сказала продавщице винного отдела:
– Отпусти ему четыре "Беломора", я его знаю, он для мамы папиросы покупает.
В то лето я ещё три или четыре раза ходил за папиросами, пока матушка не смогла самостоятельно сходить в магазин. Вместе мы дошли до гастронома, матушка пробила четыре пачки "Беломора" и поблагодарила Мишкину маму и продавщицу, заодно развеяв все сомнения.