— Сережа! — Голос супруги был как-то неожиданно бескомпромиссным, и в нем звенело какое-то железо. — Сережа! Сегодня ты забираешь ребенка из садика!
Это был писец. Стало страшно, и в животе чёта затряслось, как перед кабинетом стоматолога.
Я вообще-то не совсем трус, но ходить в садик или на родительские собрания — это ну его на фиг. Тут я самый главный дезертир.
Но, судя по голосу, ей было глубоко по барабану, чё у меня трясется и что я думаю.
Первый раз пойти в садик за ребенком — это что-то типа как первый раз порулить самолетом. Хотя, наверное, с самолетом дела обстоят проще.
…До садика я шагал бодряком, выпрямив сутулую спину и гордо подняв умную голову на тонкой шее. Я шел, печатая шаг, и все вокруг, понятное дело, видели и догадывались, что человек идет на подвиг. Он идет за ребенком!
Все было прекрасно ровно до того момента, когда я открыл дверь и шагнул в эту резервацию малолетних, стремительно-орущих особей. Все началось с того, что один маленький, голов на десять ниже меня, мальчик, высоко задрав голову и глядя мне куда-то в пупок, спросил: «Дядя, а ты чей папа?»
А второй мальчик, с любопытством смотревший на меня, почему-то решил ничего не спрашивать. А молча, но, блин, с поразительной точностью запустил в меня пластмассовой куклой, которую, судя по хныкающей в углу девочке, он недавно вероломно экспроприировал.
Кукла, без ноги и прически, вращаясь, как китайский гимнаст, и кривляясь в воздухе, залетела мне оставшейся ногой куда-то под нос. Мальчик удовлетворенно хмыкнул, гордо посмотрел на девочку и удалился в игровую комнату.
Тот, который любопытствовал насчет моего отцовства, поднял куклу и как-то нехорошо посмотрел на меня. Будто биатлонист на мишень.
— Мальчик. Иди. Иди-и-и отседа, пока дядя не подмог тебе это сделать.
Мальчик послушно развернулся и стреканул от меня вслед первому ребенку.
— А вы чей папа? — неожиданно раздалось сбоку.
Я дернулся, как суслик, случайно поссавший на шесть киловольт, присел и закрыл голову руками.
— Вы за кем пришли? — Надо мной нависала воспитательница и смотрела, как Фрекен Бок на Малыша.
Я сделал вид, что потерял запонку от кальсон, встал с колен, принял мужскую, гордую позу и небрежно молвил:
— Да за ребенком…
Типа, я по восемь раз на дню за ребенком хожу.
— Да? — в голосе этой широкоформатной тети слышался невнятный сарказм. — И кто же ваш ребенок?
Когда я назвал фамилию, тетя дернулась глазом, но в общем повела себя достойно.
Развернувшись и бормоча что-то про яблоки и яблони, поплелась за дитем.
— Ждите тут. Я щас приведу…
Я ждал. Потом еще подождал. Потом подождал много…
Ну что делать? Я снял обувь (носки оставил!) и направился в направлении исчезнувшей воспитательницы.
В общем-то по роду работы я имел честь наблюдать суету, свалку и беспорядок. Но то, что творилось в игровом зале, на некоторое время прибило меня к полу.
Человек тридцать детишек с энергией маленьких реакторов и энтузиазмом саранчи мелькали по комнате, как пули. Кто-то кому-то ломал паровозик, отчего обиженный оппонент, проявив стойкость и выдержку, уже крался к обидчику, держа в руке за единственную ногу мою недавнюю знакомую куклу. По-видимому, эта кукла была самым популярным средством разборок.
Кто-то, уйдя в себя, тихонько рисовал в углу красками, от чего обои напоминали полотна гражданина Малевича, а конкретно — «Пейзаж с пятью домами». Кстати, рисунок на обоях был даже симпатичней оригинала.
Некоторые, видимо особоохраняемые буйные, под надзором второй воспитательницы, обладающей не столь внушительным экстерьером, но весьма устрашающей гримасой, пытались складывать игрушки в коробки, но как только набиралась одна коробка и малыши переходили ко второй, первая тут же с нереальной скоростью опустошалась ихними собратьями и сосестрами.
Поначалу я пытался выискивать взглядом моего дитятко, но, поняв, что еще минута наблюдения — и мои глаза начнут смотреть в разные стороны одновременно, решил, что легче найти широкую воспитательницу, а уж потом мой маленький объект.
— Галина Анатольевна! — крикнул я в пространство.
В зале резко повисла тишина, тридцать тел замерли, тридцать голов повернулись в мою сторону и тридцать пар глаз просканировали подавшего голос.
Процесс идентификации был недолог. Уже через секунду мелкая толпа, синхронно выдохнув «Не моё», вернулась к своим важным делам.
Странное дело, среди этого муравейника почему-то не оказалось моего детеныша.
Осторожно, дабы ненароком не наступить на кого-нить стремительного, но мелкого, я преодолел это хаотичное движение и заглянул в соседнюю комнату.
В комнате стояло тридцать кроватей и шкафчики по стенам.
— Галина Анатольевна, вы тут? — подал я голос.
И тут я заметил ее. Точнее, не всю ее, а только кусочек, до боли напоминающий жопу. Вернее, даже не жопу, а жопень! Этот самый жопень, размером с аэростат, торчал из-под кроватки, которая стояла вплотную к шкафчику, и символизировал неутомимую тягу к кондитерскому, мучному и прочему пищевому производству.
— Ту-у-ут… Где-то, — хрипло и сдавленно произнесла жопень.
— А позвольте… Это… вы чего тут? — вежливо поинтересовался я у попы.
— Чаво, чаво… — колыхнулись окорока.
— Так все-таки? — я был сама любезность, но диалог с жопой мне уже начал надоедать.
Не, поймите меня правильно, я не против продуктивного диалога, но к длительному разговору с ягодицами я еще морально не готов. Их все-таки двое, а я один.
Задница немного покряхтела и продвинулась под кроватку еще на пару сантиметров:
— Здеся он. Тута вот.
Тут я, кажется, начал догадываться, почему полста кило сала с упорством крота пытаются залезть в неприспособленную под эти объемы щель.
Там, под кроваткой, замаскировавшись под линолеум и строя крамольные рожи, сидело мое дите и упорно не хотело покидать свое убежище. Меня оно пока не видело, а на зов воспитательницы вылезать не торопилось.
— Серега! — Мой голос был серьезен и строг. — А ну, вылезай оттуда живо!
Услышав знакомый голос, сынуля змеею проскользнул мимо объемного тела и, довольный, щуря хитрые глазки, появился на свет.
— Ну что, хулиган! Иди, одеваться будем.
Серега умчался в раздевалку, и я неспеша направился туда же.
— Ы… — раздалось из-под кровати. — Ы-ы-ы-ы-ы.
Кроватка судорожно задергалась, завибрировала и жалобно застонала.
— Ы-ы-ы-ы… — повторилось оттуда, и без перехода жалобно-грустное: — Йопт… Застряла…
Я с интересом воззрился на натюрморт «Винни-Пух в гостях у Кролика». Справедливости ради надо отметить, что медвежья задница была на порядок меньше, чем у Галины Анатольевны.
Вообще-то я спешил, но бросить задницу, попавшую в такую ситуевину, не мог.
— Простите, мадам… Позвольте, мадам… — я приподнял край кроватки, ожидая немедленного выползания тела. — Ничего не бойтесь, мадам…
Мадам подтянула колени, собираясь выползти наружу, но последние слова оказались явно не в тему, потому как край необычайно тяжелой кровати выскользнул из рук и с забавным чмоком хряпнул где-то в районе рудимента, глубоко спрятанного под наслоением сала.
«Бlять!!» — разнеслось из-под кроватки совсем непедагогичное.
После столь яркого всплеска эмоций ее ноги, не выдержав веса задницы и кровати, медленно и безостановочно разъехались в разные стороны.
Теперь передо мной лежала ужасная пародия на курочку, которую развернули и приготовили к запеканию. Причем только заднюю ее часть. Зрелище было ужасным, разрушающим психику и заставляющим поверить, что сказки про мутантов, оказывается, не такие уж и сказки.
…Наконец попа пошевелилась и начала самостоятельно выбираться из-под предмета интерьера. В ходе движения задом она что-то не рассчитала, врезалась головой во что-то там и со знакомым недетским возгласом продолжила движение.
Убедившись, что тетя весьма самостоятельная и моя помощь уже не только не нужна, но и, как оказывается, противопоказана, и поняв, что после того, как она вылезет, меня будут немножко журить, я, скользя носками по линолеуму и падая в поворотах, ломанулся на выход, по пути запрыгнув в туфли.
Около выхода, заботливо придерживая открытую дверь, стоял уже самостоятельно одевшийся Серега.

- сразу в цитатник  [x]
- редактировать  

Понравилось? Поделись с друзьями: