ИНФОРМАЦИЯ ПОКАЗУХИ

Вы не используете главную возможность этого сервера!
Он может запоминать публикации, которые вы уже просмотрели и не будет показывать их еще раз. Чтобы пользоваться этим сервисом, необходимо зарегистрироваться. Это бесплатно.


Золотая миля. Глава двадцать вторая Попытаться подобрать серию (одинаковое название и разные цифры в конце) к этой публикации
Выложено 26 Июля 2022
Творчество > Проза (любимое)

woodenfrog
>50
  Прислал(a): woodenfrog
  Добавить woodenfrog в избранные авторы   Фотолента woodenfrog 0
   Список публикаций
Версия для печати    Инфо и настройки  Мой цитатник
книга,   перевод [все теги сайта]

Этот роман я перевёл лет двадцать или тридцать назад. Его действие охватывает 42 года и происходит в самых разных странах. В романе есть шокирующие сцены, поэтому я не рекомендовал бы его лицам младше 18 лет.

22.
Малайзия: 26 ноября 1963 года
Джанет Тейлор знала, что за ней следят, но не открывала глаз, а в это время развалюха-автобус, бывший ничем иным, как пёстро раскрашенным деревянным кузовом на переделанной раме грузовика, подпрыгивая и раскачиваясь, тащился по разбитой грязной дороге, являвшейся единственным связующим звеном между Куала-Лумпуром , новой столицы Федерации Малайзии, и крошечной деревушкой Букит Мекан, находившейся в джунглях в штате Селангор .
Вокруг неё на сиденьях из твёрдого дерева плотной массой теснились китайские и малайские крестьяне – их было вдвое больше, чем полагалось перевозить автобусу – и у большинства из них были корзины с живыми утками, свиньями или цыплятами. Некоторые из товаров, приобретённых ими на открытом рынке в Куала-Лумпуре, были завёрнуты в листы «Стрэйтс Таймс» , датированной предыдущим днём, двадцать пятым ноября, на передней странице которой заголовки сообщали об убийстве ведущего коммунистического террориста. Джанет поймала их взглядом ещё в начале поездки, но, увидев, что убит не Чен, с облегчением вздохнула и решила немного поспать.
Но плач ребёнка вскоре сделал отдых невозможным, и Джанет, отказавшись от попытки заснуть, повернулась к женщине, державшей на руках маленькую девочку, и, обратившись к ней на малайском, предложила подержать её, пока мать будет кормить другого, ещё более младшего, ребёнка. Подобное предложение, если бы оно исходило от любого другого европейца, было бы без раздумий отвергнуто, но Джанет жила в Букит Мекан так много лет, что все в автобусе знали, кто она такая, и китаянка с улыбкой протянула ей свою маленькую дочурку.
Джанет, одетая в просторную рубашку из белого хлопка и штаны, как у большинства крестьян в автобусе, воспользовалась золотым медальоном, который она носила на шее, чтобы развлечь ребёнка разглядыванием своего отражения в нём. В то же время англичанка использовала хорошо отполированную поверхность талисмана, доверенного ей Кеей, как зеркало, в котором она наблюдала за лицами пассажиров, сидевших позади неё. Один был китаец, другой – малаец; они преследовали её с того момента, когда она сошла с поезда в Куала-Лумпуре после прибытия из Сингапура, и она догадалась, что оба были сотрудниками малайской полиции в штатском. Даже в Сингапуре её люди следили за ней круглые сутки, а когда она совершала поездки внутри страны, то следовать за ней поручалось по меньшей мере двоим.
Не было секретом, что она – женщина Така Чена, и, хотя она уехала из Букит Мекан, когда в 1957 году Малайе была предоставлена независимость, они продолжали отслеживать каждый её шаг в надежде, что рано или поздно она приведёт их к человеку, которого они считали самым опасным коммунистическим террористом после Чина Пена, остававшимся в джунглях.
Джанет вертела медальон и улыбалась ребёнку, широко раскрывшему от удивления глаза, потому что талисман отражал дневное солнце. Находиться под пристальным вниманием полицейских под прикрытием было для Джанет не внове. С первого дня в начале 1946 года, когда, следуя указаниям, полученным от Чена, она поселилась в деревне Букит Мекан, британские власти держали её под непрерывным наблюдением. Они знали, что причиной её пребывания в стране была возможность находиться рядом со своим любовником-китайцем, а после того, как националистический переворот превратился в беспощадную полувойну, которую окрестили «Чрезвычайщиной», они стали проявлять особую бдительность, допуская, что рано или поздно она установит связь с человеком, за которого, живого или мёртвого, британское правительство готово было выплатить вознаграждение в четыреста тысяч стрейтсдолларов,
Джанет могли бы арестовать в любое время, или отправить её жить в один из «центров переселения», бывших, в сущности, концентрационными лагерями, куда были перемещены свыше полумиллиона мужчин, женщин и детей из отдалённых деревень в стремлении не дать им снабжать едой коммунистических партизан. Вместо этого они попробовали использовать её как наживку, чтобы заманить Чена в ловушку.
Джанет продолжала эту игру в кошки-мышки одиннадцать лет, зарабатывая на жизнь работой на китайца-травника в Букит Мекан, известного своим медицинским искусством на всю округу, а в число его пациентов входили и многие из тех, кого не смогли вылечить врачи, преуспевшие в традиционной западной медицине.
Сначала Джанет считала Чу Кая, велеречивого, седовласого врача и травника, который занимался своим ремеслом прежде, чем осесть в Малайе, больше сорока лет в Китае и Таиланде, милым старым шарлатаном. Ничто из того, что она узнала, учась на медсестру в Лондоне или набираясь опыта у доктора Максвелла в варшавском гетто, не способствовало признанию ею целебной силы почек тюленя (для потенции), толчёного краба (для обработки открытых ран), четвероногих уток (для лечения туберкулёза), или крови гориллы (для женских болезней). Не желала она верить и тому, что вино, приготовленное из забродивших костей тигра, могло дать тем, кто его пил, силу, в которой они нуждались из-за изнуряющих их болезней. Но, чем дольше работала она у Чу Кая, и чем больше видела собственными глазами, как эффективно было его лечение, тем сильнее становилось её желание учиться у него.
Когда Джанет начала понимать методы Кая, ей стало ясно, что источником её первоначальных сомнений было то, как её научили видеть болезнь на Западе. Врачи начинали с симптомов и искали вызвавшие их причины, а Чу Кай обращал внимание на общее физиологическое и психическое состояние своего пациента. Для обнаружения отклонений от «образца гармонии» у больного его техника диагностирования включала в себя тщательный внешний осмотр, прослушивание, нюхание, опрос и пальпацию. Он мог узнать очень многое, просто изучая лицо больного; цвет и температура переносицы, учил Кай Джанет, могут много рассказать о лёгких, селезёнке и желудке.
Когда Джанет выразила желание побольше узнать об искусстве Кая, он пригласил её переехать в свободную комнату над его простенькой деревянной лавкой, объяснив, что единственный способ понять китайскую медицину – это наблюдать, как он лечит больных. Она приняла его предложение, и в последующие месяцы Кай каждый вечер по несколько часов делился с ней своими знаниями.
Британцы установили после шести часов вечера комендантский час, и любого, оказавшегося на улице после этого времени, арестовывали. Согласно правилам Чрезвычайщины, его могли держать неограниченно долго, не предъявляя никаких обвинений; параграф 4-C делал смертную казнь обязательной для каждого, у кого будет найдено оружие или коммунистическая пропаганда. Поэтому жители Букит Мекан, как и жители любой другой малайской деревни, во время Чрезвычайщины должны были чем-то заполнять долгие часы тропической темноты, не покидая домов.
Это нисколько не мешало Джанет; занятия с Чу Каем затягивались чуть ли не до утра. Он учил её, что китайцы рассматривают Вселенную как обширную неделимую сущность, в пределах которой ни одна вещь не может существовать отдельно от других. Нарушая эту гармонию, человек навлекал на себя болезнь. - «Если человек желает оставаться здоровым, - неоднократно повторял Кай, - он должен приспособить себя и свои поступки к этому вечному движению по кругу». Точные указания о том, как этого достичь, содержались в книге под названием «Lu Chin Ch’un Ch’iu» (Анналы Весны и Осени), возраст которой составлял две тысячи лет и экземпляр которой по его настоянию Джанет читала, пока почти не выучила наизусть.
Её обучение искусству китайской медицины вечерами под руководством Чу Кая продолжалось на протяжении большей части из одиннадцати лет, прожитых ею в Букит Мекан. За это время она в совершенстве овладела акупунктурой, ароматерапией, лечебным массажем, техникой правильного дыхания, простыми приёмами мануальной терапии и использованием талисманов. Последние представляли собой идеограммы , схожие с китайскими иероглифами, написанные чёрным на красной или жёлтой бумаге – для каждой болезни свой символ – которые либо привязывались к кровати больного, либо сжигались, а пепел проглатывался.
Она научилась приготовлению китайских лекарств, во многих из которых использовались те самые части животных, что казались ей столь диковинными, когда она впервые увидела лавку Чу Кая. Опыт научил её, что слоновья кожа полезна при медленно заживающих ранах; моча мальчика – при лёгочной болезни (если её пить тёплой, она также смягчает воспаление гортани); толчёные панцири черепах хороши для стимулирования слабых почек; варёные ласточкины гнёзда, из-за высокого содержания минералов в птичьем помёте, помогали лечить авитаминоз; а чернила каракатицы, смешанные с уксусом, улучшали состояние сердца.
Но по-настоящему Джанет преуспела в использовании лекарственных трав. Женьшень считался большинством из пациентов Чу Кая панацеей от всех болезней, и первое, чему она научилась, начав работать у врача-китайца, - как включать его в многочисленные снадобья. Другие травы были столь же эффективны: дикий имбирь - от насморка, корень куркумы – для заживления ран, эфедра – для лечения лёгочных болезней, плакучая форсайтия – для уничтожения кишечных паразитов, барбарис – для успокоения зубной боли. Листья лотоса лечили экзему, подорожник способствовал зачатию, спорыш помогал в терапии рака, обыкновенный одуванчик часто излечивал язвы сосков, а вербена была хороша для снятия приступов малярии.
Сначала Джанет была непонятна охота, с которой Чу Кай тратил так много времени, обучая её искусству врачевания, но, чем дольше она оставалась с ним, тем очевиднее становилось, что всё это было частью плана, тщательно продуманного Ченом, чтобы они могли встречаться, несмотря даже на то, что его разыскивали, а за ней круглые сутки следили британцы. Когда Чу Кая вызывали к пациентам, которые были слишком больны, чтобы прийти к нему на приём, Джанет сопровождала своего учителя в деревни и часто помогала осуществлять лечение. За долгое время её надзиратели привыкли видеть её идущей рядом со старым, немощным лекарем-китайцем, часто несущей корзину с различными его снадобьями и лекарствами из трав, и стали менее бдительными. Они и не подозревали, что многие из «деревенских», которых лечили Чу Кай и Джанет, были в действительности товарищами Чена, раненными в стычках с британскими, малайскими или гуркхскими подразделениями, либо поражённые недугом, который мог оказаться смертельным, если бы им пришлось остаться в джунглях без помощи врача.
Ибо единственным, в чём испытывали нехватку партизанские отряды Чена, были врачи. Жизнь беглецов в джунглях для поддерживавшего дело коммунистов меньшинства была и так слишком тяжела, но положение усугублялось тем, что британские власти тщательно отслеживали все лекарства, стремясь не допустить их использования для лечения раненых террористов. От каждого врача, практиковавшего в Малайе западную медицину, требовали отчитываться за все заказанные им фармацевтические товары, но у властей не было возможности контролировать производство лекарств, используемых такими лекарями, как Чу Кай. Животные и растения, уходившие на его снадобья, с готовностью предлагались по всей стране и с лёгкостью получались по первому требованию из повсюду имевшихся джунглей.
Именно в один из тех моментов, когда Джанет была с Чу Каем, являвшимся пылким сторонником борьбы за независимость Малайи, она встретилась с Ченом впервые с той поры, когда они сделались в Лондоне любовниками. Она прибыла в деревню на окраине джунглей со своим учителем лечить женщину, находившуюся при смерти из-за острого колита, когда молодая девушка-малайка неожиданно появилась рядом с Джанет и поманила её за собой. Подумав, что в уходе нуждается ещё один житель деревни, она прошла с девушкой к крытой пальмовыми листьями хижине на краю джунглей и вошла в неё, обнаружив там ждавшего её Чена.
Прошли месяцы с тех пор, как она в последний раз видела его, и, хотя они обменивались частыми посланиями через Минь Юэнь – сеть китайских и малайских кули, слуг и мелких конторских служащих, демонстрировавших свою поддержку дела коммунистов, поставляя в джунгли бойцам продовольствие, деньги и разведывательные сведения – раньше им встретиться не удавалось. Чен выглядел усталым и очень худым. Его вылинявшая зелёная полевая форма висела на нём, а когда они обнялись, Джанет почувствовала, как выступают его рёбра.
«О, Боже, - прошептала она, положив голову на его грудь, - я так скучала по тебе».
«Я пытался устроить нашу встречу раньше, но в последний момент всегда случалось что-нибудь такое, что делало её слишком опасной», - сказал он.
Джанет подняла голову и заглянула в его глаза. Они были твёрже, чем ей помнилось, но, когда он прижался к ней губами, она ощутила тот же трепет предвкушения, что и в первый раз, когда они занимались любовью. Он раздел её и снял свою форму. Джанет легла на циновку, сплетённую из листьев перистой пальмы, но Чен вместо того, чтобы присоединиться к ней, стоял, глядя на её тело, словно запоминал каждую её частичку.
«Я хочу тебя», - сказала она, простирая к нему разведённые руки.
Он встал на колени рядом с ней и пробежался кончиками пальцев по её груди и животу, - «ты не представляешь, сколько раз ты мне снилась, - сказал он таким тихим голосом, что, казалось, он разговаривает сам с собой. - По ночам в джунглях я постоянно вспоминаю, как мы были вместе в Лондоне, и думаю, чувствуешь ли ты до сих пор то же самое».
«Чувствую», - прошептала Джанет.
Чен опустил голову и поцеловал её соски, затем медленно прошёлся языком вниз, пока не достиг лобка. Джанет ощутила тепло его дыхания на волосах лобка, и щекотливое возбуждение, когда он оседлал её талию. Он не вошёл в неё сразу, а встал на колени, его твёрдый член упёрся в её живот, и снова она почувствовала, что он запечатлевает её образ в своей памяти.
«Я люблю тебя», - сказал он.
«Покажи мне…»
Он раздвинул ей ноги и медленно вошёл в неё. Она ощутила, как глубоко проник его член, и отозвалась ритмичными движениями таза, медленно, но верно ускоряя темп, пока они не кончили одновременно. Чен долго лежал на ней, не двигаясь, уткнувшись головой в ложбинку на её плече, и лишь когда его член выскользнул из неё по своей воле, он, наконец, скатился набок.
«Ты всё ещё моя женщина», - прошептал он.
«А ты думал, будет иначе?» - спросила Джанет.
«Я не знал».
«А сейчас?»
«Если бы я мог, я хотел бы остаться здесь, с тобой, навсегда».
«Но ты не можешь…»
Он покачал головой. - «Мне рискованно оставаться здесь надолго».
«Когда-нибудь будет по-другому?»
«Как только британцы выполнят своё обещание предоставить Малайе независимость», - ответил он, надевая зелёную полевую форму.
Джанет ничего не ответила, она только обняла его. Даже после того, как он взял свой «Sten» и молча исчез в джунглях, сопровождаемый двумя молодыми китайскими товарищами, находившимися в дозоре, пока их вожак был в хижине, она осталась лежать, по-прежнему обнажённая, принюхиваясь к терпкому, с примесью мускуса, запаху, висевшему во влажном воздухе. Она чувствовала, как его семя вытекает из её влагалища. Повинуясь порыву, она смочила им пальцы и коснулась языка. Потом она повторила движение, на этот раз размазав ещё тёплую, похожую на молоко, жидкость по грудям, животу, лицу и волосам.
Это было первое из таких свиданий, которые были у Джанет с Ченом в течение одиннадцати лет, что она жила в Букит Мекан, и все они неизменно происходили одинаково. Когда она меньше всего ожидала этого, обычно во время посещения с Чу Каем какой-нибудь отдалённой деревни, её китайский любовник появлялся из джунглей, словно призрак, и они проводили недолгое время в объятиях друг друга, а потом он исчезал в плотной стене зарослей. Каждый раз, когда Чен уходил, Джанет была уверена, что больше никогда не увидит его снова, - тоска была такой сильной, что заставляла её задумываться, стоит ли терпеть боль подобной любви, - но потом Чен появлялся вновь, и на час, а бывало, и меньше, все её сомнения исчезали.
Но по мере того, как шло время, Джанет начала замечать в нём перемены. Сначала они были неощутимые, но с годами стали более очевидными, и ей пришлось признать, что это был уже не тот человек, которого она полюбила в Лондоне. Физические изменения были вызваны нехваткой пищи и постоянным напряжением от долгой жизни в джунглях, подобной жизни преследуемого зверя. Хотя он был почти ровесник Джанет, он стал выглядеть гораздо старше; его кожа, постоянно подвергающаяся укусам пиявок, стала сплошь изъязвлённой, а белки глаз приобрели желтоватый оттенок из-за частых приступов малярии. Она постоянно снабжала его травами для лечения того и другого, но, поскольку ему приходилось непрерывно перемещаться с места на место, он часто не мог взять их с собой, и оба недуга усиливались.
Но гораздо значительнее была психологическая перемена, проявившаяся в чёрствости, которой она не видела, когда впервые встретилась с ним. У него, видимо, развилось полное пренебрежение к человеческой жизни. Он говорил о британских солдатах, убитых им в устроенных в джунглях засадах, совершенно равнодушно, и это заставило Джанет понять, что он стал полагаться на те же примитивные инстинкты, что позволяли выжить в джунглях другим животным.
Идеалы, о которых он говорил так убедительно в спальне-гостиной в Бермондси, кажется, были отвергнуты в пользу убийства ради самого насилия, и он, вероятно, совсем забыл об этих идеалах, которые поначалу побудили его вернуться в джунгли и объявить войну британцам. Он уже не говорил о достижении независимости для Малайи; он куда больше беспокоился о том, чтобы одержать верх над соперничавшими фракциями, возникшими внутри Коммунистической партии – группами, пытавшимися, по его убеждению, узурпировать его власть.
Когда Чен решил остаться в джунглях с Чином Пеном, развязавшим третью мятежную кампанию сразу после предоставления Малайе независимости в 1957 году, Джанет выступила против своего любовника на митинге, устроенном им в деревне к северу от Букит Мекан.
«Коммунизм ничем не отличается от колониализма, - обвиняла она. - У них одна и та же грубая несправедливость».
«Ты не понимаешь сути проблем», - возражал Чен.
«Может быть, и так, - признавала англичанка. - Но свободы, о которых ты говорил в Лондоне как о том, за что стоит бороться и ради борьбы за которые я приехала с тобой сюда, теперь кажутся мне сменой одной автократии на другую».
«Тогда почему же ты остаёшься?» - спросил он.
«Потому что я люблю тебя», - ответила она. - Но теперь этого недостаточно. Моя вера в ваши идеалы, как и наша любовь, делала последние одиннадцать лет терпимыми, но ты забыл, какими они были. Я не верю в то, чего ты, по-видимому, хочешь, а это – не что иное, как власть».
Вскоре после этого Джанет переехала в Сингапур, где зарабатывала на жизнь, применяя на практике умения, которым научил её Чу Кай, но не переставала заботиться о Чене и всё ещё совершала периодические поездки в Букит Мекан под предлогом доставки своему старому учителю трав, которые не росли в его местности. Предупреждённый о её визитах через Минь Юэнь, Чен продолжал появляться, всегда неожиданно. Во время этих свиданий они разговаривали, а иногда даже пытались вновь разжечь былые страсти, всё ещё теплившиеся, несмотря на расширявшуюся между ними пропасть…
Неожиданный плач ребёнка, которого держала Джанет, вывел её из задумчивости, и она поняла, что задремала. Близился вечер, а в автобусе по-прежнему было очень жарко. Хотя прямые лучи солнца не могли проникнуть сквозь плотные заросли джунглей, с обеих сторон теснивших грязную дорогу, воздух был удушливо влажен, и по телу Джанет струился пот. Она находилась в Малайе семнадцать лет, но так и не привыкла к палящему зною и поймала себя на том, что истосковалась по дождям, налетавшим с океана к концу каждого дня во время муссонов. Они всегда длились недолго, зато были проливными и милостиво охлаждали воздух перед наступлением ночи. Аромат джунглей – тяжёлый от запаха вечно сырой земли и гниющих листьев – смешивался с вонью, исходившей от пассажиров, тесно сидевших на сиденьях скамейки по бокам от неё, их дыхание было зловонным от плодов, которые они ели во время долгой поездки, и делал воздух удушливым.
Когда девочка, которую держала Джанет, заплакала снова, она протянула ребёнка матери и посмотрела в заднюю часть автобуса, где сидели два полицейских офицера в штатском. Один спал, широко раскрыв рот, зато другой, с зубами, тяжёлыми от золотых коронок, не сводил с неё глаз, и она поняла, что её догадка о том, кто он такой, была верной.
Через час, когда разваливающийся на ходу автобус свернул на единственную улицу, вдоль которой вытянулась деревня Букит Мекан, начался дождь. Не было предварительного накрапывания: какой-то миг было невыносимо жарко и влажно, а в следующий начала падать почти твёрдая стена воды. Она грохотала по гофрированным железным крышам бамбуковых хижин, в которых жило большинство обитателей деревни, и в считанные минуты грязная дорога превратилась в стремительный поток.
Выгоревшие холщовые занавески, днём предоставлявшие пассажирам укрытие от солнца, не могли защитить их от ливня; потоки воды низвергались сквозь прорехи в изношенной ткани, и, когда пассажиры, чтобы не промокнуть, прильнули друг к другу, началась давка. Их протесты и смех смешались с хриплым кряканьем уток, хрюканьем свиней и писком цыплят, создав какофонию, продолжавшуюся до тех пор, пока автобус не замедлил ход и не остановился в дальнем конце деревни. Возникло секундное затишье, пока каждый раздумывал над перспективой выхода под проливной дождь, но шум тут же возобновился, когда, поняв, что другого выхода нет, пассажиры стали слезать с рамы переделанного грузовика и тотчас промокали до нитки.
Джанет покидала автобус одной из последних. Она ждала, надеясь, что двое полицейских сойдут перед ней, но, когда этого не случилось, она взяла две корзины с лекарственными снадобьями, привезёнными ею для Чу Кая, и сошла с автобуса.
Это было так, будто она ступила под водопад: удары огромных дождевых капель были столь сильны, что больно хлестали по коже, а сила потока воды, несущегося по дороге, едва не унесла её. Ослеплённая дождём, стараясь сохранить равновесие, Джанет увидела поджидавшую её внучку Чу Кая, лишь спрятавшись под расположенной поблизости крышей из гофрированного железа.
Ами Чуонг было сейчас почти четырнадцать, у неё было стройное тело, на котором только начали выступать маленькие груди, и необыкновенно тонкие черты лица, которое загорелось застенчивой улыбкой, когда она увидела англичанку. Джанет оказывала помощь при рождении Ами, и девушка росла на её глазах, но с тех пор, когда она в последний раз видела её, прошло несколько месяцев, и она была удивлена столь заметными переменами, вызванными превращением Ами в женщину.
«Дедушка послал меня», - сказала Ами по-английски, выказывая уважение женщине, научившей её этому языку.
«Хорошо, что ты пришла», - ответила Джанет на беглом кантонском , тепло обняв девушку.
«Он ждёт», - сказала Ами, беря одну из корзин Джанет и ступая на улицу.
Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался, и быстро налетевший ливень, превративший дорогу в поток, исчез, оставив после себя липкую грязь. Ами брела по ней босая, а Джанет с трудом пробиралась следом, стараясь не отставать, но идти было очень тяжело. К тому времени, когда она добралась до лавки Чу Кая, её ноги были покрыты толстым слоем грязи. Остановившись у огромной бочки, она стала набирать пригоршнями дождевую воду и очистилась, прежде чем войти.
Лавка была полна деревенскими жителями, терпеливо ожидающими в очереди, когда им продадут травы или окажут лечение. Они узнали Джанет и вполголоса поприветствовали её на китайском и малайском. Проходя в заднюю комнату, которую Чу Кай использовал как операционную, Джанет отвела в сторону закрывавший дверной проём занавес из нанизанных бус и заглянула внутрь. Чу Кай, не ведая о её присутствии, продолжал осматривать молодую китаянку, лежавшую на деревянном смотровом столе под голой лампочкой, бывшей единственным источником света в крошечной комнатке.
«Чи май или шу май?»- спросила Джанет.
Чу Кай поднял глаза, поправил очки в проволочной оправе, постоянно сползавшие на нос во время осмотра, увидел, кто это сказал, и с улыбкой поманил её к себе.- «Скажи ты мне»,- сказал он, кладя запястье пациентки в руку англичанки.
Джанет положила средний палец параллельно нижнему бугорку на тыльной стороне лучезапястного сустава и свободно опустила указательный палец на запястье женщины, щупая её пульс на трёх уровнях давления.
«Хуа май», - сказала она.
«Что на это указывает?»
«Избыток слизи».
«А твой диагноз?»
«Она беременна».
«Какой срок?»
«Около двух месяцев».
Он кивнул, явно довольный выступлением своей ученицы, и вновь обратил внимание на пациентку.
«Вашего приёма ожидает много людей, - сказала Джанет. - Пойду наверх и распакую то, что привезла».
Чу Кай был слишком занят, чтобы отвечать; он рассказывал женщине, в каких дозах она должна принимать лекарство, приготовленное из белого пиона. Джанет знала, что до времени, когда он отпустит последнего больного, может пройти несколько часов.
Она вошла в переднюю часть лавки, где всё ещё ждали непринятые. Годы опыта научили её, что несколько мужчин постарше, молча покуривавшие сигареты через полустиснутые кулаки, искали такие травы, как долгошпорый подорожник и малайский чай из пороховидного гороха для увеличения потенции. Китайские любовные зелья составляли значительную часть её собственного бизнеса в Сингапуре, и даже более молодые её клиенты часто просили снадобья, о которых они слышали от своих отцов и дедов.
Когда Джанет вошла в маленькую верхнюю комнатку прямо над лавкой, которую она занимала большую часть из проведённых в Букит Мекан одиннадцати лет, она увидела, что Ами уже принесла плетёные корзины наверх. Подойдя к окну, она распахнула ставни и выглянула на улицу, надеясь увидеть юную китаянку, но её не было видно. Как это всегда бывает в тропиках, темнота наступила неожиданно, будто опустили занавес, но жители деревни пока ещё сидели небольшими группками перед своими хрупкими домиками из бамбука, беседуя и куря. Женщины готовили еду на открытом огне. Ночной воздух был тяжёл от запаха жареного кокосового масла, смешивавшегося со сладким запахом ночных цветов, распустившихся в окружающих джунглях и производивших аромат, воплощавший в себе сущность всего, что она любила в Малайе. Она долго стояла у окна, предаваясь воспоминаниям.
Она пыталась вспомнить те особые убеждения, которые в 1946 году побудили её бросить удобства жизни в Англии ради жизни, полной лишений, в Букит Мекан, но уже не могла в точности сказать, какими они были. В то время она свалила их в кучу под лозунгом коммунизма, потому что он, казалось, был противоположностью всему, что она ненавидела в мире власти и привилегий, в котором жили её родители. Теперь она понимала, что это было ошибкой. Она не была создана для политики. На самом деле она искала чувство, что у неё есть цель, и пыталась найти его через отношения, сначала с Леоном Рожеком, затем с ZOB, и, наконец, с Таком Ченом. Она верила, что, находясь рядом с кем-то, кто чему-то предан, частица его преданности перейдёт и на неё. Не получилось. Люди, чьё дело она принимала как своё, считали, что могут достичь своих целей насилием, и в результате насилие стало всем, что имело для них значение. В Лондоне Чен говорил о своих мечтах о независимости Малайи, но теперь он поглощён яростной склокой среди своих товарищей-коммунистов. Две главные фракции занимались мрачным состязанием смерти и разрушения; если одна группа взрывала мост, другая, чтобы доказать, что она сильнее, взрывала поезд; если одна убивала полицейского, другая убивала двух.
Подобная бессмысленная и кажущаяся бесконечной жестокость заставила Джанет, наконец, понять, что все догмы – словно фокус с зеркалами – незначительное изменение положения давало совершенно иную иллюзию реальности, и в итоге ничто из этого не стоило принесения в жертву даже одной человеческой жизни. Вот почему после переезда в Сингапур она посвятила себя заботе о бедных, независимо от того, могли они оплатить её услуги или нет. Потому-то и эта поездка в Букит Мекан отличалась от всех других.
Она мучилась несколько недель прежде, чем приняла решение, и теперь знала, что, чтобы пройти через это, ей потребуется вся её сила воли, но она окончательно решила, что должна прекратить встречаться с Ченом. Любовь, которую она когда-то испытывала к нему, утратила свою неистовость, а вера в его дело умерла. Она всё ещё очень беспокоилась за него, но только как о том, кого когда-то любила. Настала пора отпустить друг друга. Это она и намеревалась ему сказать, если они установят связь.
Когда Джанет отвернулась от окна, она задела рукавом маленькую фотографию в рамке, снимок, сделанный одним из жителей деревни вскоре после её приезда в Букит Мекан, когда ей было двадцать семь. Теперь, в сорок четыре, её кожа, когда-то гладкая и нежная, загрубела от постоянного пребывания на солнце, а внутренние стороны рук усеяли пигментные пятна. В волосах её было больше седых нитей, чем каштановых, а годы беспокойства и стрессов начертали глубокие морщины на её лбу. И всё же, как ни странно, она чувствовала большую внутреннюю наполненность, чем тогда, когда была сделана фотография, и не сожалела об утраченной юности.
Ставя рамку обратно на подоконник, Джанет увидела, что один из тех, кто наблюдал за ней в автобусе, стоит в тени деревянного здания по другую сторону грязной дороги, опершись плечом о стену, и курит сигарету. Его спутника не было видно, но Джанет знала, что он ждёт где-нибудь поблизости, чтобы сменить первого, когда придёт его время наблюдать за лавкой Чу Кая. Она так привыкла, что за ней наблюдают, что её едва ли не подбадривал вид человека в штатском, игравшего в ритуале отведённую ему роль. По прошлому опыту она знала, что его присутствие никоим образом не отвратит Чена от установления связи с ней, если он этого пожелает.
Она разделась и легла на кровать, простую деревянную раму, обтянутую перекрещивающимися кожаными ремнями, и закрыла глаза. Тело болело, и её лихорадило. Так долго оставаться в промокшей одежде было неразумно, но у неё не было выбора; её корзины были доверху наполнены травами и лекарствами, нужными, как она знала, Чу Каю.
Она не спала, а думала об Анне и Женевьеве. Как они справляются с кризисом среднего возраста? - думалось ей. Им тоже было за сорок, и, хотя после лагеря для интернированных жизнь их сложилась иначе, она догадывалась, что они столкнулись с проблемами, общими для всех, кто становится старше. Дважды или трижды в год она получала весточки от Анны и бережно хранила присланные ею фотографии Джанны. Самая последняя пришла месяцев шесть назад и показывала, что ребёнок Кеи превратился в очень красивую молодую женщину. Анна упоминала также в одном из своих писем, что Женевьева открыла школу усовершенствования неподалёку от Монтрё. Мысль о Женевьеве, которая большую часть жизни провела, торгуя телом, а теперь обучает богатых молодых женщин тонкостям этикета, вызвала у Джанет улыбку, но, зная безграничные способности Женевьевы приладиться к любой ситуации, она была уверена, что её старая подруга уверенно справится с этим делом.
«Проснитесь!»
Джанет открыла глаза и увидела неясные очертания фигуры, склонившейся над ней Ами Чуонг.
«Так Чен хочет, чтобы я проводила вас к нему», - торопливо прошептала она.
Посмотрев в окно, Джанет увидела, что ночь начала растворяться в первых неярких проблесках зари. Должно быть, её всё-таки сморил сон. Встав как можно тише, она взяла так и не высохшую одежду и быстро оделась. Потом, набив карман фруктами и полосками сушёного мяса, они тихо спустилась вслед за Ами и вышла на улицу.
Перед самым рассветом было тихо и спокойно, и это делало такое время любимым временем Джанет, и, спеша за юной китаянкой, она дивилась свежести, которой начинался каждый новый день. Воздух был прохладным и сладким от запаха цветущих в джунглях растений. Как будто гнетущая жара и изнуряющая сырость предыдущего дня были знаками, начертанными на доске, а сейчас они были стёрты, и, хотя Джанет знала, что они вернутся задолго до полудня, она наслаждалась каждым мигом, глубоко вдыхая воздух и изгоняя остатки сна.
Ами Чуонг продолжала идти быстрым шагом, ведя Джанет в джунгли по узкой тропинке. Прежде, чем скрыться в густой листве, Джанет оглянулась через плечо, почти готовая увидеть идущего за ней полицейского, но увидела лишь полуголодную собаку, рыскавшую в поисках еды за рядом бамбуковых хижин.
«Нам нужно поторопиться, - мягко окликнула её юная проводница. - Скоро будет светло».
Через несколько минут они оказались в таких густых джунглях, что продвижение замедлилось вдвое. Земля была устлана ковром из молодого подроста и мёртвых листьев, полностью скрывавшим почву. Десятифутовой высоты густая поросль молодых деревьев и пальм прятала корни гигантских древесных стволов, поднимавшихся, словно колонны в тёмном, не ведающем границ соборе, и казавшихся вверху такими же толстыми, как и внизу. На высоте полутора сотен футов раскинулось твёрдое зелёное покрывало, полностью закрывавшее небо. Подрост был таким густым, что в одном месте они перелезли через твёрдый покров цветущего куста рододендрона, и это их достижение приветствовал громкий хор кузнечиков, цикад и древесных лягушек.
К середине утра Джанет изнемогала от постоянного напряжения, а сырая, прилипчивая жара вместе с потом отняла у неё последние остатки сил. Даже Ами проявляла признаки усталости, но настаивала, чтобы они двигались дальше, по-видимому, намереваясь прийти в назначенное место к сроку, ведомому только ей. Джанет заставляла себя не отставать, движения её сделались теперь механическими, когда она продиралась через джунгли. Совершенное отсутствие солнечного света и цвета казалось нереальным. Они шли словно под гигантским пологом, где были лишь смерть и разложение. Воздух был застоявшийся, с запахом земной гнили. Единственными заметными признаками жизни, другого, залитого солнечным светом, мира, далеко вверху, в тесно переплетённых кронах деревьев были цветущие лианы и орхидеи, висевшие, словно бабочки, порхающие в вечном полумраке.
Едва понимая, куда она идёт, Джанет шла следом за Ами по поднимавшейся вверх гряде, пока они не поднялись над вершинами деревьев.
«Он ждёт вас там», - объявила китаянка, указывая на большое отверстие в теле скалы, испещрённом маленькими пещерами.
«А ты не пойдёшь?» - спросила Джанет.
Ами покачала головой. - «Я подожду вас здесь».
Джанет пошла к пещере, вдруг заметив, что руки её сплошь исцарапаны, а белые холщовые брюки и рубашка сильно испачканы мёртвой корой упавших деревьев. Двигаясь с осторожностью, она вступила в темноту: «Чен!»
«Здесь», - отозвался голос.
Когда глаза Джанет привыкли к мраку пещеры, она увидела, что Чен сидит на полу, опираясь спиной на стену. Подойдя ближе, она заметила, что он дрожит. Кожа его была усыпана лиловыми потёками от укусов сотен пиявок, а голые голени над развалившимися сандалиями на резиновых подмётках были покрыты гноящимися язвами.
Её душа рванулась к нему. - «Ами должна была сказать мне, что ты болен», - сказала она, опускаясь перед ним на колени.
«Она не знала», - ответил Чен, мягко кладя руку на её ладони.
Кожа его была горячей. Джанет поняла, что у него сильный жар.
«У тебя ещё есть какие-нибудь травы из тех, что я дала тебе, когда мы встречались в последний раз?» - спросила она.
Он покачал головой. - «Я их потерял, когда пять дней назад мы попали в засаду».
«Пассажиры в автобусе говорили о гуркхском патруле…»
«Гуркхском? - Он снова покачал головой. - На нас напали коммунисты».
Оба надолго замолчали. Потом Джанет прошептала: «Сколько ещё будет продолжаться это безумие?»
«Пока Малайя не будет свободной».
«Но у неё уже больше шести лет независимость…»
«Это только видимость!»
Джанет поняла, что он имеет в виду новую конституцию Малайи, в которой были записаны положения, предоставлявшие преимущества малайцам, гарантировавшие, что к 1990 году они должны будут контролировать по меньшей мере тридцать процентов экономики. Это-то положение и вызвало крайнее недовольство китайцев, многие из которых, подобно Чену, родились в Малайе. Враждебность между двумя расами достигла такой степени, что многие считали, что, если страну не уничтожат коммунистические террористы, то это сделает тлеющий между малайцами и китайцами конфликт.
«Тебе нужен медицинский уход», - сказала она, намеренно меняя тему разговора.
Чен пожал плечами. - «Несколько язвочек и небольшая лихорадка не убьют меня».
Джанет оторвала полосу от низа своей холщовой рубашки и вытерла ею пот с его лба. Возможно, у него был приступ самой тяжёлой формы малярии, и по-настоящему помочь ему могли только антибиотики или хинин, но и то, и другое можно было раздобыть только нелегально.
«Я вернусь завтра…»
«Мне нужно уходить», - сказал он.
«Ты когда-нибудь перестанешь бегать?» - спросила она.
«А тебя это волнует?»
Она отвела глаза, понимая, что пора бы ей сказать ему, что она больше не собирается с ним встречаться, но, когда он обнял её, она смогла лишь заплакать.
«Не надо плакать», - прошептал он, гладя её волосы.
Тишину разорвала неожиданная пальба. Чен схватил свой «Sten». - «Оставайся здесь!»- приказал он.
Он осторожно подкрался к выходу из пещеры, но, не дойдя до него, остановился и оглянулся на Джанет, припавшую к полу. Их глаза встретились, и его усталое лицо на миг осветила улыбка. Он посмотрел на неё ещё немного, потом дёрнул затвор пистолета-пулемёта и, выйдя из пещеры, открыл огонь. Ответная стрельба раздалась с трёх или четырёх различных направлений, и отовсюду это были короткие автоматные очереди, но они быстро прекратились, оставив после себя тишину, нарушаемую лишь эхом от выстрелов, отражавшимся от стен известняковой пещеры. Джанет долго не двигалась, а когда, наконец, она вышла наружу, дневное солнце светило так ярко, что на миг ослепило её. Когда её глаза, наконец, привыкли к яркому свету, она увидела тело Чена, лежавшее менее, чем в трёх ярдах от места, где она стояла. Тело Ами Чуонг лежало, распростёртое, в грязи неподалёку. Оба тела были изрешечены пулями, выпущенными шестерыми гуркхами, одетыми в унылую зелёную полевую форму и тропические шлемы с красными лентами малайской полиции. Рядом с ними стояли двое полицейских в штатском, выслеживавшие её с того момента, когда она сошла с поезда в Куала-Лумпур. Они широко улыбались.

Этот checkbox служит для того чтобы отметить
несколько фото в публикации (если например понравились только
2 фото из 20). Используется в:
- добавить в заметки
- послать другу по e-mail
 
 
 
 
Понравилось? Поделись с друзьями:
поделиться публикацией на vk.com  поделиться публикацией на facebook  поделиться публикацией в telegram  поделиться публикацией в Whatsapp  поделиться публикацией в twitter  поделиться публикацией в Odnoklassniki  отправить другу по e-mail
Комментарии пользователей ( Добавить комментарий к публикации   Добавить комментарий к публикации )
  • >50
    woodenfrog [публикатор]  [12] 26.07.2022 19:19   Пожаловаться      За комментарий:
    Не понравился комментарий +1 Понравился комментарий
    Куала-Лумпур (малайск. Kuala Lumpur) в переводе: «грязное устье») — столица Малайзии. Город расположен на юго-западе полуострова Малакка в низкогорной долине у слияния рек Келанг и Гомбак.

    Селангор — федеративный штат в Малайзии.

    «Стрэйтс Таймс» - ведущая сингапурская газета, издававшаяся на английском языке.

    Идеограмма (от греч. idea — идея, образ, понятие и ...грамма), письменный знак, обозначающий (в отличие от букв) не звуки какого-либо языка, а целое слово или корень (например, в древнеегипетских, китайских иероглифах).

    Гуркхи (Gurkha) — британские колониальные войска, набиравшиеся из непальских добровольцев. Появились в 1816 году. Гуркхи принимали участие в подавлении антиколониальных восстаний в Индии (сикхов и сипаев) и в Афганистане (1848). Также гуркхи воевали в Первой мировой войне против врагов Великобритании на Ближнем Востоке и во Франции. В годы Второй мировой войны гуркхи воевали в Африке, Юго-Восточной Азии и Италии. В 1982 гуркхи принимали участие в Фолклендском конфликте. В настоящее время численность гуркхов насчитывает 2500 солдат и офицеров. В английские королевские полки могут попасть юноши не моложе 17 лет. Минимальный срок службы — 5 лет. Гуркхов отличает строжайшая дисциплина, смелость и верность присяге. 9 апреля 1949 года власти Сингапура набрали контингент гуркхов для службы в местной полиции (первоначально — 142 человека, в настоящее время около 2 тыс.). Часть гуркхов проживает в Гонконге, где они хорошо зарекомендовали себя, в частности, на службе в полиции.

    Кантонский - диалект китайского языка (Гуаньчжоу)

    малайский чай из пороховидного гороха (Malay-tea Scurf Pea) – растение семейства споралеи.

Альтернативные названия публикации ( Добавить свою версию названия для этой публикации Я придумал более подходящее название к этой публикации)

Жалобы ( Добавить жалобу на публикацию Сообщить о нарушениях правил в этой публикации)

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10   11 12 12!

Текущая лента: Лента новинок раздела 'Творчество'
сменить ленту

Понравилось? Поделись с друзьями:
поделиться публикацией на vk.com  поделиться публикацией в telegram  поделиться публикацией в Whatsapp поделиться публикацией в Odnoklassniki  отправить другу по e-mail 




pokazuha.ru НЕ является открытым ресурсом. Копирование материалов запрещено. Разрешены ссылки на публикации.
Ссылка: http://pokazuha.ru/view/topic.cfm?key_or=1488939
HTML: <a href="http://pokazuha.ru/view/topic.cfm?key_or=1488939">Золотая миля. Глава двадцать вторая </a>
ВВcode: [URL=http://pokazuha.ru/view/topic.cfm?key_or=1488939]Золотая миля. Глава двадцать вторая [/URL]

 
   РЕДАКТИРОВАНИЕ названия,содержания, подписей к картинкам
 
 
Перейти на мобильную версию сайта