[Автор текста: Валентина АНИКЕЕВА, " Прощай, Припять!"]


Приближались майские праздники, а картошка у нас была на исходе. В субботу утром мы с Валерой, накинув плащи (я в туфлях на босу ногу), отправились на рынок на станцию Янов, что сразу за городом.

Был конец апреля, теплынь стояла несколько дней, все вокруг зеленело, распускалось, щебетало. Утро было чудесное — тихое и солнечное. Показалось странным, что по пути мы не встретили ни души, проспекты Припяти были пустынны, лишь невдалеке проехали две цистерны, щедро поливающие асфальт с таким напором, что пена пузыристыми сугробами собиралась у бордюров. Я пошутила: «Вишь, сколько пива навезли, девать некуда, асфальт им поливают».

Удивил некогда шумный и многолюдный рынок. До Белоруссии несколько километров, поэтому обычно все было заполнено гомельскими машинами и товарами еще с ночи. А в тот день прилавки были пусты, редкие покупатели недоумевали, но никто ничего не знал.

С трудом отыскали картошку — один-единственный старичок с несколькими мешками. К нему выстроилась очередь. Оставив меня в ней, муж ушел «на разведку». Вернувшись, отвел в сторону и, нервно прикуривая, сказал, что ночью на станции случилась авария, поэтому не пустили в город гомельские машины с товарами. Об этом говорят шепотом, тайком, боятся паники.

Тогда мы не знали, что картошка, которую несем домой, никогда нам не понадобится, поняли, зачем моют дороги мыльной пеной и почему на каждом перекрестке пустынных проспектов стоит милиционер.

Наверное, хорошо, что мы продрогли и греться полезли в горячую ванну (благо с горячей водой в Припяти проблем никогда не было). Значит, хоть часть радиации смыли, хотя позже узнали, что лучше было принять душ.

Город просыпался, радио о случившемся помалкивало, и люди стали понемногу заполнять улицы и дворы, дети пошли в школу (тогда еще учились по субботам). Гуляли мамы с колясками, а в городском парке наконец-то пустили долгожданное «чертово колесо». Оно и понятно — опасность была коварно невидима, страх притуплялся. Мы с мужем тоже собрали нехитрый тормозок и ушли на речку. Он ловил рыбу, а я вязала, сидя на коврике.

Однако на душе было неспокойно, и, вернувшись домой, мы узнали, что мужу нужно срочно явиться на работу (он был водителем «скорой»). Когда спустя несколько часов он заехал домой изрядно выпивший, я была крайне удивлена: спиртным никогда не увлекался, да еще за рулем и в такой день. Он меня заверил, что «там» пьют все, так надо, даже свободно стоят бидоны со спиртом — пей, сколько хочешь, мол, радиация спиртного боится...

Муж перекусил и уехал, а я осталась волноваться — пьяный за рулем! (Позже он расскажет, что в те страшные дни в авариях погибло много нетрезвых водителей — то с моста упал, то врезался куда-то. Но его Бог миловал.)

Валера заехал домой утром следующего дня и сказал, что, вероятно, Припять эвакуируют, чтобы я была готова, а их несколько сот человек оставляют для жизнеобеспечения города.

Ближе к полудню в воскресенье по радио объявили, что в связи с неблагоприятной радиационной обстановкой в городе жителей эвакуируют на три дня. Все должны запастись продуктами и взять с собой документы. К 14 часам к подъездам подадут автобусы.

О защите от радиации не было сказано ни слова. Естественно, служба гражданской обороны в таком городе должна быть компетентной. Она знала, чем это грозит, и, говорят, сразу после аварии погрузили свои семьи в машины и увезли подальше от жуткого места, а нас держали еще 40 часов.

Все бросились запасаться продуктами, улицы заполнились спешащими в магазины припятчанами. Торговые точки работали в усиленном режиме, за прилавками белело от халатов продавцов. Появились даже дефициты: шпроты, копченая колбаса, тушенка...

К двум часам собрались у подъездов. В воздухе витала тревога. Люди разговаривали вполголоса, дети не шумели. Никого с чемоданами в руках (как показывали в одном зарубежном фильме) я не заметила, все были с обычными сумочками или авоськами — уезжали-то всего на три дня.

В соседнем подъезде, несмотря ни на что, второй день гудела свадьба. Выдворявшие из квартир жителей милиционеры с трудом вытолкали шумную компанию. Те сокрушались, что закуска осталась, — пока вернутся, все испортится.

Я упрятала в холодильник приготовленную к празднику дефицитную корейку, а свежеиспеченный творожный «Наполеон» оставила мужу.

Нас продержали у дома до 16 часов без защитных средств, на солнцепеке (не знаю, как было в других районах, мы жили по проспекту Ленина). Дети капризничали, просили то пить, то есть... Но в квартиры не пускала милиция, зорко стоявшая на страже со списками жильцов в руках.

Наконец подъехали автобусы. Никакой паники, шума, крика. Граждане, воспитанные советской дисциплиной, безропотно выполняли приказание. Автобусы тогда выстроились длинной вереницей в несколько километров, и никто не знал, куда нас везут. Никому и в голову не пришло, что никто из нас никогда не вернется в этот молодой, чудесный, процветающий город, у въезда в который стоит плита с надписью «Припять, 1970». И чуть поодаль: «Город возник в связи со строительством Чернобыльской атомной электростанции имени В. И.Ленина. Средний возраст жителей — 26 лет». Большую половину горожан составляли дети...

Ближе к вечеру автобус остановился на околице какого-то села, и люди со списками в руках стали руководить расселением. У ворот каждого дома стояли хозяева и принимали гостей — у кого сколько могло поместиться. Оказалось, нас привезли в Пухово Полесского района Киевской области.

Хочется с благодарностью вспомнить жителей села, которые гостеприимно и с сочувствием приняли нас, совершенно чужих, незнакомых людей, одевали, кормили целых полмесяца (везде стояли милицейские посты, и нас не выпускали из села), не требуя ничего взамен.

Потом оказалось: лучше нам было оставаться в Припяти, потому что как раз сюда упало радиоактивное облако, вывезли нас на «цезиевое пятно», где сельская живность с удовольствием щипала свежую весеннюю радиоактивную травку, а мы потом пили молоко, жарили яичницу и потребляли воду из зараженных колодцев. Позже узнала, что и жителей Пухова вывезли куда-то. Неизвестно, встретили ли их там так же приветливо, как они нас.

...Наутро понаехавшие медработники заставляли всех пить какое-то йодированное лекарство, от которого, словно металлическими щетками, скребло под ушами.

День был прохладный, но все припятчане вышли в поле — нас попросили помочь разобрать картофельные бурты перед посадкой. Каждый мечтал поскорее вернуться домой — у кого-то в квартире остались закрытыми с запасом пищи кошечка или собачка (животных брать не разрешали), у кого-то в ванной — замоченное белье.

В два часа дня ежедневно по радио объявляли, кто кого разыскивает, многие семьи оказались разорванными, особенно часто искали детей. Поползли слухи: вечерами по светящимся окнам в Припяти вылавливали тех, кто не захотел выехать.

Первого мая в Киеве был парад, а мы с утра со своими пожитками, как было объявлено по радио, собрались на центральной площади села, где всех посадили в автобусы и куда-то повезли. Оказалось, под Припять, в песчаный карьер, где нас ждали горы бумажных мешков и лопаты, собранные в близлежащих колхозах. Мы должны были загружать песок в мешки. Вечером нас, уставших и наглотавшихся радиоактивной пыли, привезли обратно. Пронеслась радостная весть: «Моют! Моют!» В Припяти обмывали специальным составом стены и крыши домов. Значит, скоро домой!

На следующий день всех снова собрали и вывезли, но уже подальше. На этот раз мы проехали через несколько так называемых пропускных пунктов, где пылали костры из ковров и зимних пальто. Говорят, люди окольными путями пробирались домой и пытались унести самое ценное, но их ловили, вещи отбирали и что-то сжигали прямо у них на глазах, а кое-что почему-то откладывали в сторону (куда оно потом девалось — неизвестно).

2 мая 1986 г. был сильный ветер, пыль в салоне автобуса стояла страшная, и мы ею дышали... Ехали в основном женщины.

На одном пункте нас остановили, и совсем молоденькие солдатики, видимо, свежего призыва дозиметрами проверяли колеса автобуса, а затем из шланга обливали их водой. Они были без каких-либо средств защиты, даже без пресловутых «лепестков» на лицах, и вода, разбрызгиваясь, летела на их совершенно новую, еще не стиранную форму, капли падали на лица и руки.

Сидевшая рядом со мной пожилая женщина вдруг не выдержала и заголосила, как по покойнику: «Та мої ж ви дітки золоті!..» И, запнувшись, закрыла лицо ладонями. Остальные молча глотали слезы, и, наверное, не одна вспомнила о своем сыне. Где они теперь, безусые мальчики, напрасно брошенные в это пекло (чем они могли помочь?)? Живы ли? Как сложились их судьбы?

А нас привезли на станцию Вильча, где заставили разгружать вагоны с прибывшими якобы из Италии свинцовыми чушками весом по 70кг каждая. И мы облепливали их как муравьи. Тут же увидели, как местные ребятишки, видимо, подобрав брошенные кем-то в лесу белые защитные «грязные» костюмы, и, напялив их на себя, гонялись друг за дружкой, путаясь в длинных штанинах и махая рукавами. Мы кричали на них, но они, смеясь, убежали в лес...

Теперь же, когда припятчане обращаются к киевским чиновникам, им отвечают: «Жители Припяти к ликвидационным работам не привлекались».

Говорили, что этот свинец и мешки с песком потом сбрасывали на пылающий реактор с вертолетов, и все должно было плавиться, образуя корку, предотвращающую выход радиоактивных лучей наружу. Это не спасало, а делало еще хуже: проходя сквозь эту корку, лучи преобразовывались в такую жуть, которой не знала и таблица Менделеева.

Вечером нас снова вернули в Пухово. От сына хозяйки я узнала, что меня разыскивал муж на «скорой», ему сказали, что всех куда-то вывезли, и он уехал.

На следующий день мне нездоровилось, видно, нахваталась: высокая температура, головная боль, во рту металлический привкус, десна и небо опухли... «Скорая» привезла меня в какую-то палатку за селом, где были военные. Меня обследовали и сказали, что отвезут в больницу. Я испугалась: могут завезти так, что Валера не найдет, и отказалась. Меня снова отвезли в село.

А тут пришли вести о том, что начали эвакуировать и прилегающие к Припяти села. И жители, зная, что припятчане так и не вернулись домой, уезжали из сел с воплями, слезами, увозя в неприспособленных грузовиках домашнюю живность (коз, коров, свиней), которая в суматохе вываливалась на дорогу. Горю людскому не было границ!

Отказываясь от пищи, почти в беспамятстве, я пролежала еще несколько дней. Однажды утром хозяйка, не выдержав, ушла за «скорой», я, испугавшись, поднялась, с трудом натянула свой старенький спортивный костюм и огородами, едва передвигая ноги, ушла в сторону шоссе.

Силы иссякали, а ехавшие мимо машины не хотели подвозить. Наконец остановились белые «Жигули», и водитель без лишних вопросов открыл передо мной дверцу: «По вашему спортивному костюму за три километра видно, откуда вы, поэтому брать не хотят. Почему я остановился? А я тоже из Припяти...»

Он довез меня до Полесского, где на окраине в каком-то облупленном ПТУ с кучами штукатурки и битой плитки на полу припятчанам выписывали эвакуационные справки. С трудом удалось вымолить у кого-то тетрадный листок, а справку я написала сама в несколько приемов по висевшему на стене образцу, выпрашивая то у одного, то у другого ручку. Ее заверили, и я побрела на автовокзал. Скорее отсюда!

Без свидетельства о прохождении дозиметрического контроля билетов не давали. Пришлось выстоять огромную очередь. Дозиметрист, проведя аппаратом по моему костюму, сказал, что стирке он не подлежит, его нужно немедленно снять и выбросить. Но надеть мне было нечего, я молча получила справку и направилась в кассу. Наконец дали билет...

...На Луганском железнодорожном вокзале нас ждал приятный сюрприз: несмотря на то что киевский поезд прибыл в 2 часа ночи, площадь была заполнена такси, которые (совершенно бесплатно!) развозили пассажиров в любую точку города.

Выглянувшая в окно на мой стук сонная мама схватилась за голову и, открыв калитку, бросилась ко мне. Но я отошла подальше и остановила ее:

«Мамочка, ко мне нельзя подходить, я «грязная», мне нужен пластиковый пакет, чтобы снять одежду».

Сразу же приняла ванну. Семья проснулась, меня наперебой расспрашивали. От Валеры, оказывается, пришли две телеграммы, он считал, что я давно в Луганске, и сообщил, что его оставили работать и он не знает, когда приедет.

Муж приехал только в начале июня, когда я выписалась из больницы и немного отошла. Их долго не отпускали, убеждая: вы нахватались, вам уже все равно, продолжайте работать, зачем новым людям заражаться?

У него на ноге чуть выше щиколотки было большое сине-багровое пятно. Оказывается, при взрыве в разные стороны разлетелся радиоактивный графит и, слившись с землей, лежал и фонил. Постоишь у такого комочка — и ожог готов.

Последний раз он приезжал в июле...

Дома выяснилось, что у меня будет ребенок, и я ужаснулась: «Теперь? Зачем?» Я знала, что всех беременных припятчанок вывезли в специально оборудованный пионерский лагерь и заставили избавиться от еще не родившихся детей. Да и муж рассказывал жуткую вещь: в зоне нашли кошку с только что родившимися котятами— они были без лап.

Когда я обратилась в женскую консультацию 3-й горбольницы, меня предупредили: «Если избавитесь от ребенка, детей больше не будет, а решитесь оставить — может родиться нечто, чего белый свет не видывал. Такое у нас впервые, еще не изучено. Так что решайте побыстрее, не затягивайте».

Несколько дней я мучилась, а потом решилась. Семья у нас большая и дружная, собрала семейный совет. Спрашивают: «А ты сама как считаешь?»

Я ответила: «И оставлять страшно, и избавиться — вдруг ребенок нормальный, а я его... Мужа не стало, я не хочу остаться одна...»

Мама поставила окончательную точку: «Кто родится, тот и наш».

Узнав, что я решилась оставить ребенка, Людмила Александровна Подлесная, опытный врач, со слезами на глазах сказала:

«Валя, вы мужественная женщина...»

- сразу в цитатник  [x]
- редактировать  

Понравилось? Поделись с друзьями: