Просмотренные публикации не запоминаются и вы можете видеть всё по нескольку раз. Зарегистрируйтесь чтобы видеть только новое.

человек,   религия,   россия,   война
[ теги сайта ]

- сразу в цитатник  [x]

- редактировать  

Задумал цикл публикаций о русских эмигрантах и о роли, которую они сыграли в той или иной войне. Конечно, львиная доля событий и судеб будет связана с Великой Отечественной войной (для них – Второй Мировой). Здесь не будет ни слова о самых знаменитых эмигрантах, таких, как Рахманинов или Деникин, или Сикорский, или Алехин – я хочу рассказать о менее известных людях, жизни и судьбы которых, однако, очень и очень интересны.

Когда вы стоите на моём пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите всё о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту -
Что же? Разве я обижу вас?

О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я - сочинитель,
Человек, называющий всё по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.

Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Всё же, я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные речи о земле и о небе.

Право, я буду рад за вас,
Так как - только влюблённый
Имеет право на звание человека.
(А. Блок. 1908 год)

Эти стихи великий Блок посвятил пятнадцатилетней девочке Елизавете Пиленко.

Лиза Пиленко родилась 8 декабря 1891 года в Риге в семье юриста Юрия Дмитриевича Пиленко и его жены Софии Борисовны, урожденной Делоне. В самом начале жизни девочка дважды избежала гибели — при рождении ей сделали опасную операцию, а во время крещения она чуть не захлебнулась в купели. В июне 1895-го семья переехала из Риги в Анапу, а в мае 1905-го — в Ялту, где отец девочки получил должность директора Императорского Никитского ботанического сада. Через год он скончался, и семья перебралась в Петербург.

В пятилетнем возрасте будущая мать Мария как-то сказала родителям: «Меня ждут мучения и смерть в огне».

Ещё в отрочестве Елизавета начала интересоваться поэзией. В 1909-м она с серебряной медалью окончила частную женскую гимназию Стоюновой. 19 февраля 1910 года девушка вышла замуж за юриста Д. В. Кузьмина-Караваева, но отношения с мужем с самого начала были тяжёлыми. В марте 1912 года у Елизаветы вышла первая поэтическая книга — «Скифские черепки». Главным учителем Кузьминой-Караваевой в поэзии и жизни стал А. А. Блок, с которым поэтессу связывали глубоко доверительные отношения и переписка. В марте 1913 года Елизавета, здоровье которой было сильно подорвано, развелась с мужем и уехала в Анапу. Там она родила внебрачную дочь Гаяну. В феврале 1916-го свет увидел второй поэтический сборник Елизаветы Юрьевны — «Руфь».

Средь знаков тайных и тревог,
В путях людей, во всей природе
Узнала я, что близок срок,
Что время наше на исходе.
Не миновал последний час.
Ещё не отзвучало слово;
Но, видя призраки меж нас,
Душа к грядущему готова.
За смертью смерть несёт война;
Среди незнающих - тревога.
А в душу смотрит тишина
И ясный взгляд седого Бога.

Революционные годы Елизавета провела в Анапе. Она вступила в партию эсеров, в феврале 1918 года была избрана заместителем городского головы, а потом стала мэром города. При Советской власти она заняла должность народного комиссара Анапы по здравоохранению и образованию. После занятия Анапы Добровольческой армией Кузьмина-Караваева была арестована за сотрудничество с большевиками, но вскоре отпущена. В 1919 году в Екатеринодаре (теперь – Краснодар) Елизавета вышла замуж за Даниила Скобцова — видного деятеля казачьего движения.

27 марта 1920 года Елизавета Скобцова с матерью и дочерью эвакуировались из Новороссийска, к которому уже подходила Красная армия, в грузинский порт Поти. Месяц спустя в Грузии у Елизаветы родился сын Юрий. В конце года Скобцовы были уже в Константинополе. В 1922–1924 годах семья жила в Сербии, где у Скобцовых родилась дочь Анастасия, рано умершая, а в январе 1924-го они перебрались в Париж. Три года спустя брак распался. Церковный развод состоялся в 1932-м году, когда умерла дочь Настя, но на гражданском разводе супруги не настаивали и до конца дней формально оставались мужем и женой. 16 марта 1932 года, через десять дней после развода, Елизавета Дмитриевна приняла постриг в храме Сергиевского подворья при парижском Православном Богословском институте.

В рубаху белую одета…
О, внутренний мой человек.
Сейчас ещё Елизавета,
А завтра буду – имя рек.

Отныне её звали матерью Марией, в честь Марии Египетской. Обряд производил сам митрополит Евлогий – глава православной церкви за рубежом.

Призванием монахини Марии стала помощь ближнему — она делала всё, чтобы облегчить жизнь в эмиграции отчаявшимся, опустившимся, лишившимся работы и цели в жизни соотечественникам. В сентябре 1935 года мать Мария и отец Димитрий (Клепинин) создали объединение «Православное дело», штаб-квартира которого разместилась на парижской улице Лурмель, 77. Не миновала мать Марию и тяжёлая личная драма — её дочь Гаяна в 1935-м году уехала в Москву, где через несколько месяцев скоропостижно скончалась. Гаяна была убеждённой коммунисткой и уехала в СССР с Алексеем Толстым, поддавшись его уговорам. Но в Москве он оставил её на произвол судьбы, и по одной версии Гаяна умерла от дизентерии, а по другой сделала подпольный аборт.

После оккупации Парижа нацистами мать Мария организовала доставку продовольствия заключенным концлагеря Компьень.

Ещё в 1941 году она писала о Гитлере в своей статье «Размышления о судьбах Европы и Азии»: «Во главе избранной расы господ стоит безумец, параноик, место которому в палате сумасшедшего дома, который нуждается в смирительной рубашке… чтобы его звериный вой не потрясал вселенной».
Узнав о нападении Германии на СССР, она сказала: «Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит… России предстоит великое будущее. Но какой океан крови…»

Когда в июне 1942 года в Париже начались массовые аресты евреев, монахиня три дня провела на велодроме, куда сгоняли арестованных, и сумела спасти четырёх детей, вынеся их с велодрома в мусорных баках.

8 февраля 1943 г. на улицу Лурмель, 77 нагрянуло гестапо. Был арестован сын матери Марии, 23-летний Юрий [перед отправкой в Бухенвальд Юрию предложили вступить в армию Власова, но он наотрез отказался. Юрий Скобцов погиб на строительстве подземных заводов в феврале 1944-го на двадцать четвёртом году жизни. Мать уже не узнала этого], на следующий день взяли и её саму. Сначала арестованную заточили в форт Роменвиль, в конце февраля перевели в концлагерь Компьень. 27 апреля 1943 года в числе 213 заключенных мать Мария была отправлена в женский концлагерь Равенсбрюк и 31 марта 1945 года казнена в газовой камере. По легенде, на смерть она отправилась добровольно вместо другой приговорённой женщины. А через месяц концлагерь освободили...

В Советском Союзе имя матери Марии замалчивалось. Тем не менее в 1982 году на экраны вышел посвящённый её судьбе художественный фильм «Мать Мария», где роль Е. Д. Кузьминой-Караваевой исполнила Людмила Касаткина. 16 января 2004 года мать Мария была канонизирована как преподобномученица Константинопольским патриархатом.

1.    

2.    

Только влюблённый имеет право на звание человека

3.    

4.    

5.    

«Её энергия была невероятна. Не было, кажется, ничего, что могло бы её заставить беспомощно сложить руки. Но особо важное, быть может, самое для её души интимно-дорогое, это была попечительская возня с “меньшой братией”; безработные, беззащитные, бесприютные — все эти “малые сии”, о которых она с таким воодушевлением рассказывала когда-то в первые наши встречи. Мне и тогда казалось и теперь кажется, что среди “младшей братии” Мать только и чувствовала себя вполне и до конца сама собою, т.е. любила ощущать в себе ту спасающую любовь-жалость-заступу, для которой нет препятствий, парализующих волю. Влечение Матери ко всякого рода отверженности и обойдённости, эта характерная черта русских юродивых, отвечала, по-видимому, своеобразному складу её души». Татьяна Манухина.

6.    

«У нашей компании был договор с Елизаветой Юрьевной отдыхать вместе. Была наша, найденная нами лужайка, окаймленная цветущим вереском и низенькими соснами. … Она или сама рассказывала нам, или заставляла нас говорить, а сама вышивала. Это вышивание было необычно и очень нас занимало. Между кружками пяльцев натягивалась плотная, простая материя, на которой ровным счетом ничего не было нарисовано. А Елизавета Юрьевна рисовала прекрасно! На этой поверхности появлялись причудливые рыбы: горбились их спины, сверкала чешуя, извивались хвосты. Елизавета Юрьевна знала стелющиеся швы старинного иконного шитья, и нитки, подобранные ею, были необычных, перекликающихся тонов. На эти рыбы ложилась тонкая сеть, к ним протягивались руки, над ними возникали согнувшиеся, с изумленными лицами, фигуры рыбаков — апостолов. Так к концу нашего месячного отдыха Елизаветой Юрьевной была вышита икона на тему из Евангелия о лове рыбы. Тамара Милютина (вдова Ивана Лаговского, из ее воспоминаний о Движенском девичьем лагере 1931-го года)

7.    

О том, как мать Мария смотрела на человека, о её взгляде: «Позднее я пыталась — ощупью, словно во сне, — вновь ощутить воздействие этого взгляда. Ослепление? Нет, в нем не было ничего насильственного. Этот взгляд просто утверждал ваше существование. Он одобрял его. …”Быть пронзённой взглядом”: я знала это выражение, но до этого была незнакома с самим ощущением. Этот взгляд притягивал, за ним хотелось следовать. Существовать для этого взгляда. Одержимо и преданно. За выпуклыми стеклами очков, взгляд “принимал вас во внимание”. Он пробуждал вас». Доминик Десанти, из книги «Встречи с матерью Марией: неверующая о святой».

8.    

В последний вечер девичьего лагеря все руководительницы собрались в крошечной комнатке заведующей лагерем — Марии Павловны Толстой. Было тесно, сидели, прижавшись друг к другу, говорили о разном и принялись определять понимание счастья. Большинство считало счастьем взаимную любовь. Мне запомнились два определения. Дочь о. Сергия Булгакова Мария Сергеевна, всё ещё сумрачная и трагическая после развода со своим трудным и странным мужем (теперь я знаю, что это был герой «Поэмы о горе» и «Поэмы конца», оставивший Марину Цветаеву ради Марины Сергеевны), сказала, что счастье может быть и в том, чтобы бросить себя под ноги человеку, о котором знаешь, что он этого не стоит. А Елизавета Юрьевна сказала, что счастье — в полнейшем отказе от себя и служении людям. Обе сказали о себе правду». Тамара Милютина (вдова Ивана Лаговского, из её воспоминаний о Движенском девичьем лагере 1931-го года).

9.    

«Мать все умеет делать: столярничать, плотничать, шить, вышивать, вязать, рисовать, писать иконы, мыть полы, стучать на машинке, стряпать обед, набивать тюфяки, доить коров, полоть огород. Она любит физический труд и презирает белоручек. Еще одна черта: она не признает законов природы, не понимает, что такое холод, по суткам может не есть, не спать, отрицает болезнь и усталость, любит опасность, не знает страха и ненавидит всяческий комфорт — материальный и духовный. “Особенно духовный”, говорит она, “всякие т.н. духовные пути в кавычках. Почти всегда это просто ханжество”». (Константин Мочульский)

10.    

«Комната, в которой живет мать Мария — под лестницей, между кухней и прихожей. В ней большой стол, заваленный книгами, рукописями, письмами, счетами и множеством самых неожиданных предметов. На нем стоит корзинка с разноцветными мотками шерсти, “боль” с недопитым холодным чаем. В углу — темная икона. На стене над диваном — большой портрет Гаяны. Книжные полки, плакары, старое кресло с вылезающей мочалкой. Комната не отапливается. Дверь всегда открыта. Иногда мать не выдерживает, запирает дверь на ключ, падает в кресло и говорит: “Больше не могу так, ничего не соображаю, устала, устала. Сегодня было около 40 человек и каждый со своим горем, со своей нуждой. Не могу же я их прогнать”. Но запирание на ключ не помогает. Начинается непрерывный стук в дверь. Мать отворяет и говорит мне: “Видите, так и живу”». Константин Мочульский.

11.    

Елизавета (мать Мария) и её дети, слева направо: Юрий, Настя, Гаяна

12.    

Улица Лурмель, дом 77

13.    

Настя заболела. Рисунок матери

14.    

Юрий Скобцов

15.    

Богоявление. Икона, вышитая матерью Марией

16.    

Богородица. Икона, вышитая матерью Марией

17.    

Мать Мария в Равенсбрюке. «Я как-то сказала ей, что не то что чувствовать что-либо перестаю, а даже сама мысль закоченела и остановилась. “Нет, нет, — воскликнула матушка, — только непрестанно думайте; в борьбе с сомнениями думайте шире, глубже; не снижайте мысль, а думайте выше земных рамок и условий”». Из лагерных воспоминаний Софьи Носович. «… в лагере она умела найти такие слова, которые давали желание жить». Свидетельство Клэр Дюкуре, дочери соузницы матери Марии по лагерю Равенсбрюк.

18.    

Мемориальная доска в Риге

19.    

Канонизация матери Марии в Париже. «Она сумела, следуя по стопам своего Господа и Учителя, любить “напрасно”, “безрезультатно”: любить людей пропащих, безнадежных, тех, “из кого все равно ничего не выйдет”, кого “могила не исправит” — потому только, что они ей были “свои”, русские, обездоленные, погибающие; а позже, во время войны, просто потому, что они были люди, в смертной опасности, в страхе, в гонении, голодные, осиротелые — свои по крови не потому, что они принадлежали той или другой национальности, а потому, что для них Свою Кровь излил Христос, потому, что ею овладела до конца Божественная Его Любовь». Митрополит Антоний Сурожский.

20.    

Православные паломники чтят память матери Марии и других жертв в лагере Равенсбрюк. «Когда мать Мария вернулась, приехал Гофман, как всегда, с немецким офицером. Долго допрашивал м. Марию, потом позвал меня, а ей приказал собираться (сначала ее обыскивал), потом начал кричать на меня. “Вы дурно воспитали вашу дочь, она только жидам помогает!” Я ответила, что это неправда, для нее “нет эллина и иудея”, а есть человек. Что она и туберкулезным и сумасшедшим и всяким несчастным помогала. “Если бы вы попали бы в какую беду, она и вам помогла бы”. М. Мария улыбнулась и сказала: “Пожалуй, помогла бы”. Я знаю много случаев, когда м. Мария помогала людям, причинившим ей зло. Пришло время моему расставанию и с нею. Всю жизнь, почти неразлучно, дружно, прожили мы вместе. Прощаясь, она, как всегда, в самые тяжелые минуты моей жизни (когда сообщала о смерти моего сына, а потом внучки), сказала и тут: “Крепись, мать!” Обнялись мы, я ее благословила, и ее увезли навсегда». Из воспоминаний Софьи Борисовны Пиленко, матери.