Просмотренные публикации не запоминаются и вы можете видеть всё по нескольку раз. Зарегистрируйтесь чтобы видеть только новое.

книга,   перевод
[ теги сайта ]

- сразу в цитатник  [x]

- редактировать  

Этот роман я перевёл лет двадцать или тридцать назад. Его действие охватывает 42 года и происходит в самых разных странах. В романе есть шокирующие сцены, поэтому я не рекомендовал бы его лицам младше 18 лет.

12.
Единственным источником света в хижине была свеча, которую кто-то оставил там воткнутой в старую винную бутылку. Женевьева перед тем, как покинуть гостиницу в Тарбе, положила в карман спички, но она истратила их почти все, пытаясь зажечь давно не бывший в употреблении фитиль, и даже когда ей это удалось, пламя шипело и постоянно грозило погаснуть. Но освещения, пусть и слабого, всё же хватило Джанет, чтобы осмотреть Кею внимательнее. Из-за того, что им с трудом удалось снять с Кеи одежду, прилипшую к коже вместе с грязью, осмотр был чисто формальным, но Джанет удалось установить, что схватки случаются каждые полчаса.
«Сколько времени это займёт?» - спросила Женевьева.
«Трудно сказать, - ответила Джанет. - Некоторым женщинам требуется десять-двенадцать часов; другие разрешаются от бремени значительно быстрее».
«Мы можем что-нибудь сделать, чтобы помочь ей?» - поинтересовалась Анна.
«Только согреть её и молиться Богу, чтобы она выдержала, пока мы доберёмся до деревни, о которой говорил нам Казимир».
Когда они снова стали надевать на Кею одежду, она пыталась помочь, но каждое движение вызывало болезненный стон. Однако, когда Джанет начала развязывать полоску ткани, повязанной вокруг шеи Кеи, та остановила её.
«Если эта вещь действительно обладает волшебной силой, - сказала Женевьева, - сейчас самое время, чтобы она потрудилась».
«Мне бы не помешали много горячей воды, чистая льняная ткань и что-нибудь обеззараживающее», - заявила Джанет.
В последующие часы женщины по очереди сидели с Кеей, и каждая наблюдала за ней до тех пор, пока у неё не слипались глаза, и тогда она будила следующую. За всё своё долгое бдение Кея не сделала ни одной попытки заговорить и изредка смыкала глаза, но лишь затем, чтобы тут же проснуться от следующих схваток. Они продолжались каждые полчаса в течение четырёх часов, а потом прекратились. Перед самым рассветом они начались опять, на этот раз с перерывами в десять-двенадцать минут.
Анна, бывшая в то время на дежурстве, разбудила Джанет. Сестра только положила руку на живот Кеи, как кровяная пробка в шейке матки беременной выскочила из влагалища, а через несколько секунд потекла розоватая жидкость.
«У неё воды отходят, - сказала англичанка. - Нам надо доставить её в ту деревню как можно быстрее».
Когда они выбрались из хижины, светало. Света хватало, чтобы они смогли разглядеть примерно в миле от них деревню Ирати , лежавшую под толстым покрывалом снега. Джанет и Анна сделали для Кеи сиденье, сцепив руки, и медленно понесли её к ближайшему строению, ферме с огромной нависающей крышей. Когда они приблизились к ней, собаки где-то внутри подняли вой, и деревянные ставни распахнулись, явив им всклокоченного старика в ночной рубашке с дробовиком в руках.
«Убирайтесь отсюда, не то я натравлю на вас собак!» - крикнул он по-испански.
«У этой женщины ребёнок, - ответила на том же языке Джанет.- Пожалуйста, помогите нам».
«Предупреждаю вас!» - угрожающе добавил старик.
«Без врача она умрёт», - настаивала Джанет.
Человек в окне посмотрел на Кею, скорчившуюся от боли, но вид её ничуть не убавил его подозрительности, и он уже поднимал дробовик, когда вдруг старуха оттолкнула его в сторону и выглянула в открытое окно.
«Идиот! - фыркнула она, шепелявя из-за отсутствия зубов. - Ступай и приведи доктора Домингеса. Скажи ему, что это срочно, и привяжи этих дурных собак».
Она подождала у окна, пока муж посадил на привязь собак, потом жестом пригласила женщин войти. Старик, уже одетый и с беретом на голове, отступил в сторону, когда они проходили мимо него в дверь, а потом заспешил в деревню. Они вошли в большую комнату с выложенным каменной плиткой полом, огромным камином, в котором тлело бревно, грубо сколоченной деревянной мебелью и разнообразными предметами сельского обихода. Кея, у которой схватки теперь случались каждые две-три минуты, опустилась на пол и села, прижавшись спиной к стене и стараясь не поддаваться боли, охватившей всё её тело. Слышно было, как старуха ходит над ними по чердачной комнате. Когда она, наконец, спустилась по поставленной под углом приставной лестнице, она расплела косу и вставила искусственные зубы. Она не стала задавать никаких вопросов и, уверив Кею, что доктор будет скоро, ушла в большую кухню и загремела там горшками и сковородками.
«Ты можешь потерпеть ещё?» - спросила Джанет.
Кея кивнула.
Англичанка бросила быстрый взгляд на кухню, потом взяла нож из ящика под окном и подошла к сжавшейся Кее. Ничего не объясняя, она распорола швы штанов беременной и вынула камни, спрятанные там Кеей: три больших изумруда и столько же рубинов. Услышав шаги, она поспешно сунула их в карман и вернулась к огню как раз перед тем, как жена крестьянина вышла из кухни, неся поднос с едой.
«Не очень много, но хоть горячее», - сказала старуха, ставя на стол тарелки.
Все женщины, включая Кею, смотрели широко раскрытыми глазами, как она раскладывает на столе чудесные яства: варёный картофель, кровяную колбасу, хлеб и горячее вино с ароматом гвоздики.
«А это – для маленькой будущей мамы, - объявила жена крестьянина, поднося чашку тёплого молока туда, где, прислонившись к стене, сидела Кея. - Я положила туда немного патоки, она придаст тебе силы». Она перекрестилась и посмотрела на грубую копию изображения Девы Марии, висевшую на противоположной стене.
«Найдётся, на что ей лечь?» - спросила Джанет.
Старуха кивнула на нишу в дальнем конце комнаты. - «Там обычно спит мой сын»,- сказала она.
Пока она растаскивала мешки с луком и картошкой, высвобождая место, Джанет и Анна с помощью Женевьевы подняли Кею на ноги и проводили туда, где старуха пристраивала подушки и когда-то цветное, а теперь совершенно вылинявшее одеяло. Когда Кею раздели, вонь от застоявшейся мочи стала невыносимой.
«Есть вода, чтобы вымыть её, - да и самим помыться?»- спросила Джанет.
«Конечно, - ответила жена крестьянина. - Поверьте мне, я знаю, как ужасно находиться в горах. Мой муж однажды запропастился на целую неделю, а когда вернулся домой, от него ужасно смердило».
Она заторопилась снова на кухню, и через несколько мгновений появилась с большим оцинкованным корытом, которое она поставила перед камином, а потом снова исчезла в посудной.
«Я и забыла, что бывают такие люди», - сказала Анна.
«Мы – не первые беженцы, которых она видит», - заметила Женевьева.
«Что ты имеешь в виду?» - спросила Анна.
«Никто не делает ничего просто так».
«Хотя бы раз ты можешь поверить, что кто-то может вести себя сообразно человеческому достоинству?»
Не успела француженка ответить, как вбежала жена крестьянина, неся огромный чёрный чайник, из которого она налила в корыто воду, и из корыта повалил пар. Она протянула Джанет кусок домашнего мыла. - «Я принесу вам полотенца».
У англичанки было нелёгкое чувство, что Женевьева права. Слишком уж услужлива была жена крестьянина. Может быть, она ожидала вознаграждения? Оставались ещё изумруды и рубины. Если их обратить в песеты, денег будет более чем достаточно, чтобы отблагодарить старуху, врача и кого угодно ещё, кто им будет содействовать недели, а может быть, и месяцы, если истинная ценность камней будет понята. Но пускать их в дело мешала та же проблема, с которой они столкнулись в Тарбе: как только станет известно, что они обладают таким состоянием, они сделаются мишенями для всякого не слишком щепетильного жителя деревни.
Стараясь не думать об этой дилемме, Джанет помыла Кею и покормила её с ложки подслащённым патокой молоком.
«Я хочу кое-что тебе передать, - прошептала Кея. Взяв с пола рубашку, она сунула руку в нагрудный карман и вынула золотой медальон. - Это талисман, который я подарила Йозефу Кандальману. Цыгане верят, что подобные вещи всегда должны оставаться у одарённого или дарителя и могут передаваться только их детям. Если я умру…»
«Ты не умрёшь!»
«Я хочу, чтобы ты сохранила этот талисман и когда-нибудь отдала его моему ребёнку». - Она сжала медальон в руке Джанет. Прежде, чем англичанка успела что-нибудь сказать, открылась дверь, и вошли крестьянин и ещё один мужчина.
«Я – доктор Домингес, - заявил по-французски с сильным акцентом пришедший. - Вот Мануэль говорит, что срочно нужна моя помощь».
Он вынул очки в проволочной оправе, водрузил их на свой огромный нос и посмотрел на лежавшую в нише Кею. Джанет присоединилась к врачу, когда он стал осматривать беременную, и тут же поняла, что он знает своё дело. Манеры его были напыщенными, внешний вид являл собой странную смесь элегантности и безвкусицы, но тонкие пальцы его работали с чуткостью, необычной для деревенского доктора.
«Когда начались схватки?» - спросил он.
«Часов восемь назад», - ответила Джанет.
«А воды?»
«Отошли вскоре после рассвета».
«Она очень слаба. - Он покачал головой. - Я предпочёл бы осуществить роды в моей клинике в деревне, но везти её опасно. У вас есть какой-нибудь опыт в подобных делах?»
«Я – медсестра».
«Неужели? - Врач взглянул через очки на Джанет, потом снова обратил внимание на Кею.- Мне понадобится ваша помощь, - сказал он англичанке. - И времени терять нельзя. Обеспечьте мне большое количество горячей воды и всё чистое тряпьё, что сможете найти».
Крестьянин исчез за кухонной дверью, бормоча, что кому-то надо присмотреть и за скотиной, но его жена, обычно доившая коров, осталась помогать греть воду и подготавливать простыни.
Кея оставалась с открытыми глазами, и, когда она поймала взгляд Анны, она подозвала её к краю кровати. Развязав на шее разноцветную полоску ткани, она протянула её Анне и сказала: «Найди какой-нибудь водный поток и брось в него. Только тогда сбудется то, что я загадала».
Анна поколебалась немного, но, помня, что говорила ей Кея о важности, которую цыгане придают таким талисманам, она вышла на улицу и пошла к узкому ущелью, по которому сбегал горный ручей.
Только что миновал полдень, но солнце исчезло за грядой тёмных облаков, и обширный вид, который они обозревали раньше, был теперь укрыт плотным, морозным туманом.
Наклонившись над ущельем, она подержала полоску ткани в вытянутой руке над бурлящим потоком и бросила её. Какой-то миг она была видна в крутившейся ледяной воде, вертевшаяся, словно опавший лист, а потом исчезла под толстой коркой льда.
Когда Анна направилась обратно к ферме, начался снег, и она ускорила шаги, но вдруг замерла на месте, когда болезненный вопль разорвал воздух. Он исходил от фермы, и это был древний вопль угодившего в капкан зверя. Войдя в дом, Анна увидела, что все остальные собрались возле ниши, в которой лежала Кея. Джанет плакала, лицо Женевьевы было бледным. Даже жена крестьянина отвела глаза, а когда Анна подошла к ним, она поняла, почему.
Кея лежала, широко раскинув ноги, а между ними покоился, ещё связанный пуповиной, только что появившийся на свет младенец. Анна смотрела, как доктор Домингес перерезал пуповину, поднял ребёнка за ножки и ударил его по попке.
Несколько долгих секунд было тихо, но, когда он шлёпнул младенца снова, тот начал плакать, и доктор вручил ребёнка Джанет, которая завернула его в полотенце. Потом он пощупал пульс Кеи, заглянул в её глаза и закрыл её голову простынёй.
«Для неё это было слишком», - сказал он.
«А что с ребёнком?» - спросила Анна.
«Девочка, - сказала Джанет.- три или четыре недели недоношена, а в остальном здорова».
Анна смотрела изумлённо на крошечное сморщенное личико ребёнка, а доктор Домингес вымыл руки, надел куртку, а потом посмотрел на укрытое простынёй лежавшее в нише тело. - «Не знаю, как она смогла так долго держаться, - сказал он. - Она была смелой женщиной. Пройти через эти горы в её-то положении, наверное, очень трудно. Должно быть, она отчаянно желала, чтобы это дитя жило».
После его ухода в комнате было тихо. Когда женщины, наконец, вытерли глаза, Анна спросила: «Как мы назовём её?»
«Джанна», - ответила Женевьева.
Остальные удивлённо посмотрели на неё.
«Сочетание имён Джанет и Анна, - объяснила она.- Я много думала об этом, пока мы были в горах. Ребёнок должен носить имя, представляющее дух тех, кто сражался с немцами в последние дни гетто. Вы обе были частью этой борьбы, и наречение ребёнка в вашу честь означает символ надежды на то, что не будет забыто, за что погибли другие».
Анна и Джанет, явно тронутые, поглядели друг на друга, но не успели они ответить, как вбежала жена крестьянина с чашкой тёплого молока, которым она покормила ребёнка, окуная мизинец в подслащённую сахаром жидкость.
«В деревне есть женщина, недавно потерявшая ребёнка, - сказала старуха. - Доктор Домингес собирается прислать её сюда. Она будет кормилицей этой малышки и будет рада заработать этим немного песет».
Умиротворённая молоком, полученным с пальца старухи, Джанна перестала кричать и вела себя спокойно, когда жена крестьянина унесла её по шаткой лестнице на чердак.
«Как мы будем платить кормилице?»- спросила Женевьева, когда они остались одни.
Джанет не ответила. Она уже отдала доктору Домингесу самый маленький из изумрудов, извлечённых ею из рабочих штанов Кеи, и оставалось всего пять камней. Она не хотела этого делать, но врач потребовал уплаты, прежде чем начал оказывать помощь Кее, а англичанке больше нечего было предложить.
Наверное, слух об этом просочился, потому что, когда спустя час явилась кормилица, она согласилась остаться на ферме и кормить ребёнка раздутыми от молока грудями, но заломила совершенно дикую цену, очевидно, понимая, что она – единственная женщина в деревне, способная оказать такую услугу. А вскоре после этого, когда прибыл с тележкой, на которой нужно было увезти тело Кеи для подготовки к похоронам, назначенным на следующий день, деревенский цирюльник, исполнявший также работу здешнего могильщика, тоже потребовал плату куда выше обычной.
Джанет согласилась на оба их требования, потому что ребёнка надо было кормить, а Кею – похоронить, но она отказалась расплачиваться камнями. Вместо этого она продемонстрировала один рубин, сказала им, что это – последний оставшийся у неё драгоценный камень и пообещала, что они оба получат плату, как только она сможет заложить его в сельский банк.
Ей не пришлось отправляться на поиски банкира; он подкрался к Джанет, когда она стояла у открытой могилы Кеи на маленьком кладбище за местной церковью, и представился, когда священник ещё читал заупокойную молитву.
«Я – сеньор Ортега, - прошептал он, крестясь, пока священник окроплял святой водой могилу, - управляющий местным филиалом «Банко де Мадрид».

Джанет, не обращая на него внимания, продолжала смотреть на грубо сколоченный гроб, дождавшись, наконец, чтобы священник ушёл, и она могла исполнить собственные обряды. Вынув бутылку вина, принесённого с фермы, она вылила её содержимое на землю вокруг могилы.
«Этот ваш обычай, - прокомментировал сеньор Ортега, показывая на бутылку, которую держала Джанет, - это польская традиция?»
Джанет покачала головой, поняв, что он, наверное, догадался о её национальности по разговору, который они вели по-польски, пытаясь умерить свою скорбь перед началом похорон.
«Я – англичанка, - сказала она, - мои подруги – француженка и американка».
«Понимаю, - он важно кивнул. - А вы знаете, что это противозаконно – въезжать в Испанию кому бы то ни было без паспорта и визы?»
«Я знаю это», - ответила Джанет.
«Тогда, возможно, мне следует сказать вам и то, что я – заместитель Главного Судебного Управителя…»
«Значит, вы не будете возражать против того, чтобы связаться с соответствующими посольствами», - перебила она.
«Боюсь, что это невозможно. - Он обречённо развёл руками. - У нас больше недели шёл снег, и телефонные провода между нами и Памплоной оборваны. Но вы все должны считать себя нашими гостями, пока погода не прояснится…»
«Если так будет продолжаться, это будет стоить нам слишком дорого».
«Слышал, слышал. - Он печально покачал головой. - Люди в Ирати мягкосердечные, но жизнь у них трудная, и они научились извлекать выгоду из тех, кто переходит через горы. Жадность – общечеловеческая слабость, не так ли? - Когда Джанет не ответила, он добавил: Доктор Домингес очень разговорчив, когда выпьет. Вы сделали ошибку, дав ему такой дорогой камень».
«У меня не было выбора».
«Вы могли бы прийти ко мне».
«Но теперь мы нашли друг друга?»
«Я буду более чем счастлив предоставить вам ссуду».
«Под какой залог?»
«Моё предложение достаточно простое, - сказал Ортега. - Я помещу ваши ценности в своё банковское хранилище, а в обмен выдам вам авансом столько песет, сколько вам понадобится, пока вы находитесь в Ирати».
«А когда мы уйдём отсюда?»
«Ваше достояние будет возвращено вам».
«Меньше на ту сумму, что мы вам задолжаем?»
«Конечно».
«Плюс процент?»
Он пожал плечами. - «Я в бизнесе ради прибыли».
«Ладно, - сказала Джанет, поняв, что у неё не было выбора. - Займёмся делом».
Она прошла вместе с ним к низкому одноэтажному зданию с огромной нависающей крышей, через всё окно которого трафаретом были написаны слова «Банко де Мадрид». Офисы, сейчас закрытые, состояли едва ли не из одного помещения с перегородкой, за которой находились письменный стол, несколько деревянных конторских шкафов и большой старомодный сейф. Проводив Джанет внутрь, Ортега запер дверь и провёл её к стулу, стоявшему так, чтобы её не было видно в окно.
«Они у вас с собой?»
Сначала Джанет достала только один камень, меньший из оставшихся двух изумрудов, забыв, что уже показывала кормилице и могильщику рубин. Ортега вздохнул и, похоже, обиделся. - «Я – уважаемый человек, сеньорита, и нам обоим будет легче, если вы доверитесь мне. Вы получите расписку за любые ценности, оставленные у меня на хранение».
Она поняла, что ему известно, что у неё есть ещё камни, и решила, что глупо, если не опасно, продолжать игру. Ортега легко мог их арестовать, и тогда они потеряют всё. Она положила на письменный стол три из остававшихся четырёх камней. Был ранний вечер, и лучи солнца, проникавшие через покрытые морозным узором окна, усилили сияние камней, заставив их гореть. Ортега, казалось, был заворожён их блеском; он целую минуту не сводил глаз с камней, потом, наконец, выписал расписку и вручил её Джанет вместе с толстой пачкой песет, вынутой им из ящика письменного стола.
Анна и Женевьева ждали её возвращения на ферме, и вместе они пересчитали бумажные деньги. Их было меньше трети стоимости самого маленького из камней.
«По крайней мере, у нас достаточно денег, чтобы осчастливить кормилицу», - сказала Анна.
«И жену крестьянина», - добавила Женевьева.
«Она весь день намекает, что, если мы не заплатим ей в ближайшее время, то можем искать себе другое место».
«Мне удалось сохранить один рубин, - устало сказала Джанет.- Может быть, Ортега увеличит сумму ссуды, когда эта кончится».
Решив не обсуждать на ночь эту дилемму, а поговорить о ней утром, женщины завернулись в одеяла и улеглись вокруг тлеющего очага, перед которым в корзине был устроен младенец. Поднялся сильный ветер, засвистел сквозь щели в досках в находившемся за стеной амбаре, и от его зловещего воя заснуть было невозможно. Все они ещё не спали, когда сразу после полуночи в дверь фермы вдруг заколотили ногами четыре жандарма Guardia Civil , вооружённые автоматами, которыми они угрожающе размахивали, загоняя женщин с ребёнком в кузов открытого грузовика.