Просмотренные публикации не запоминаются и вы можете видеть всё по нескольку раз. Зарегистрируйтесь чтобы видеть только новое.

книга,   перевод
[ теги сайта ]

- сразу в цитатник  [x]

- редактировать  

Этот роман я перевёл лет двадцать или тридцать назад. Его действие охватывает 42 года и происходит в самых разных странах. В романе есть шокирующие сцены, поэтому я не рекомендовал бы его лицам младше 18 лет.

20.
Близился рассвет. Женевьева видела, как мусорщики в дальнем конце улицы опорожняли урны, а в воздухе разносился аромат цикория и кофе, но она была не в том настроении, чтобы обратить на него внимание. Она заспешила вперёд, но каждый шаг отдавался болью в ногах, и, наконец, боль сделалась такой нестерпимой, что, хотя у неё и не было денег, она взмахом руки остановила такси.
«Куда?» - спросил водитель, не сводя глаз с рубцов на её лице и руках.
«В Латинский Квартал , - ответила она. - Когда доедем, я покажу, куда мне надо».
Выбирая, куда ехать, она руководствовалась больше порывом, чем рассудком, и, осторожно устраиваясь на сиденье такси, она гадала, как отнесётся к ней Хэнк Оуэнс, когда обнаружит её на своём пороге в этот утренний час, да ещё всю избитую. Почему, раздумывала Женевьева, она едет к нему вместо того, чтобы вернуться в дом на острове Сите? Одним хорошим доводом было то, что без ключа ей пришлось бы разбудить консьержку, чтобы она впустила её, а она не хотела давать повода для сплетен, показавшись ей на глаза в таком виде. Но она знала, что это – лишь частичное объяснение; в действительности ей хотелось видеть человека, который один за всю её жизнь предложил ей свою доброту, ничего не требуя взамен.
«Остановите на следующем углу», - велела она водителю.
Она не раз посещала крошечную студию Хэнка и, хотя и не помнила точный адрес, знала, что она находится под лавкой мясника.
«Вы уверены, что это здесь?» - спросил водитель, глядя на зарешёченные окна мясной лавки.
«Да, - ответила она. - Если вы минутку подождёте, я схожу за деньгами».
И, не успел таксист возразить, как она выбралась из такси и позвонила в дверной звонок Хэнка. Его резкий звук разнёсся по всему зданию, и раздался лай собаки. Через некоторое время она услышала, как отодвигаются засовы, и появился Хэнк в обрезанных шортах.
«Боже мой! Да что же…»
«Можешь заплатить водителю?» - спросила она.
Он вынул из заднего кармана сколько-то франков и дал их ожидавшему таксисту, а Женевьева тем временем с трудом забралась по лестнице в его неряшливую комнату и уселась на край кровати.
«Ты выглядишь ужасно», - сказал он, войдя в комнату.
Слёзы вдруг заструились по её щекам.
«Эй, - мягко добавил он, - я не хотел…»
«Я была с мужчиной, и он избил меня». - Она всхлипнула.
«Ну-ну. Не надо ничего объяснять».
«Я осталась без ключей и без денег…»
«Всё хорошо», - ласково уверил её он.
Она откинулась на подушки, которые были ещё тёплыми и сохраняли слабый запах его тела. Вытерев слёзы на щеках, она смотрела, как Хэнк достаёт из шкафа кожаный саквояж и вынимает из него какие-то банки.
«Любезность Дяди Сэма », - сказал он.
Женевьева вспомнила, как Хэнк рассказывал ей, что служил санитаром в Пятой Армии США.
«Будет больно», - добавил он.
Неожиданное жжение охватило всё её тело, когда он стал обрабатывать рубцы йодом. Она заскулила, но удержалась от крика, а когда он попросил её раздеться, чтобы он смог обработать ссадины на её животе, она сняла с себя всю одежду. Он обработал антисептиком все места, куда могла попасть инфекция, а затем нанёс мазь на ментоловой основе, остудившую её раны, но они всё ещё саднили.
«Я сделаю тебе укол, - сказал Хэнк. - Он снимет боль и позволит тебе поспать».
«Что это?» - спросила она.
«Морфий».
Он наполнил стеклянный шприц из маленькой ампулы и ввёл в её руку иглу. Через несколько секунд боль, терзавшая её тело, начала стихать, и её охватило чувство эйфории.
«Невероятно!» - прошептала она.
«Постарайся поспать», - ответил он.
Она закрыла глаза и поплыла в полуявь-полусон. Когда она очнулась, в комнату светило дневное солнце. Она чувствовала себя совершенно отдохнувшей, и, хотя рубцы снова дали о себе знать, боль была несравнима с той, что ей приходилось терпеть раньше.
Вместо того, чтобы надеть платье от Скиапарелли , порванное и измазанное кровью вчерашним вечером, она надела старые брюки Хэнка и рубашку с надписью «Собственность Пятой Армии США». Затем, перевязав волосы лоскутом синего шёлка, который она нашла накинутым на абажур, она сунула ноги в разношенные сандалии и пошла на кухню.
Хэнк ссутулился над большой чёрной сковородой, кое-как умещавшейся на маленькой газовой конфорке, бывшей, по-видимому, единственным его средством для приготовления пищи. Судя по многочисленным открытым консервным банкам, стоявшим возле раковины, диета его содержала не так уж много свежих продуктов. Не зная о присутствии Женевьевы, он пытался перевернуть шипевший на сковороде кусок мяса, но тот соскользнул с лопатки и поехал туда, где стояла француженка.
«Это новый способ отбивания мяса», - смущённо сказал он.
«Тебе следовало бы назвать это «мясо упало». - Она засмеялась, взяла у него лопатку и подняла мясо с пола.
«Хочешь залить его яйцом?» - спросил он.
Мясо – яйцом?»
«Это старый американский обычай».
«Теперь я понимаю, почему вы все сумасшедшие».
«Побудь здесь подольше, и я научу тебя любить сыр на яблочном пироге!»
Ели они за маленьким столиком в другой комнате.
«Кстати, я могла бы побыть здесь немного», - подумала она вслух, когда они пили кофе.
«Серьёзно?»
Она пожала плечами. - «Я не хочу, чтобы меня видели в Париже в таком виде».
«Пожалуйста, оставайся здесь столько, сколько захочешь», - сказал он.
«Мне лучше на время уехать из Парижа. Мы могли бы уехать вместе».
«Звучит великолепно, - сказал он. - Но я на мели».
«Не беспокойся, - сказала она. - Я достану деньги».
Графиня открыла отдельные счета в парижском отделении банка «Credit Suisse» на Елисейских Полях , и, хотя львиная доля заработков Женевьевы шла на оплату их расходов, небольшая часть была положена на её счёт для разных покупок. Покупок было немного – мужчины, с которыми она встречалась, часто покупали ей дорогие подарки - и на её счету накопились кое-какие деньги.
«А как быть с твоей тётей?» - спросил Хэнк.
Женевьева на мгновение смутилась, затем вспомнила, что Графиня представила американцу свою протеже как племянницу.
«Я позвоню ей. Не хочу, чтобы она видела меня такой».
Он кивнул. - «И куда ты хочешь ехать?»
«Понятия не имею, - сказала она.- Ты должен знать, куда нам ехать».
«Швейцария – моя любимая страна в Европе, особенно места рядом с Женевой», - сказал он.
«Значит, поедем туда».
«Когда?»
«Сегодня».
«Смеёшься?»
«Я в жизни не была серьёзнее», - сказала она.
В тот же день Женевьева позвонила Графине, и избежала скандала, просто объявив о своих планах и повесив трубку прежде, чем та могла возразить. К вечеру она сняла деньги со своего счёта в «Credit Suisse» и приобрела пару обычных туфель, а также разнообразные брюки, юбки и свитеры, последние – с рукавами, достаточно длинными для того, чтобы скрыть рубцы на руках.
Дороги от Парижа до Женевы было семь часов, и Женевьева забронировала купе, где раскладывались двойные полки, но сон, который она надеялась получить в пути, не шёл. Она лежала на узкой полке, прислушиваясь к стуку вагонных колёс, и всё её тело пронизывала дёргающая боль. Наконец, боль сделалась такой жгучей, что она включила маленький светильник для чтения и попыталась отвлечься романом в бумажном переплёте, купленным перед отъездом из Парижа.
«Плохо?»
Она подняла глаза. Хэнк глядел на неё с верхней полки.
«Очень», - ответила она.
Он спустился по лесенке и открыл свой потрёпанный кожаный саквояж. - «Сделаю тебе ещё один укол морфия,- сказал он, наполняя шприц прозрачной жидкостью, - но это последний. Эта дрянь - очень прилипчивая. Я насмотрелся на ребят в своей части, которые попались на крючок, и зрелище это не из приятных».
Он воспользовался своим брючным ремнём как жгутом и похлопал по тыльной стороне её руки, стимулируя вену. Когда он ввёл в её кровь морфий, она ощутила прилив тепла, а через несколько минут боль исчезла. Стук колёс, прежде казавшийся метрономом, отсчитывавшим каждую порцию её боли, стал теперь частью совершенного порядка, всеобщей гармонии, и наполнил её спокойствием.
Хэнк снова забрался на свою полку, и вскоре она услышала глубокие, ровные звуки его дыхания. А ей спать не хотелось. В отличие от первого раза, когда морфий усыпил её почти мгновенно, она лежала, уставившись в низ верхней полки, окутанная эйфорией, исходившей словно из нижней части живота и похожей на длительный оргазм.
Она пребывала в таком состоянии до предрассветного часа, когда поезд остановился на пограничном пункте между Францией и Швейцарией для проверки документов. К тому времени первоначальное состояние опьянения стало улетучиваться, и она быстро погружалась в депрессию. Депрессия была не слишком острой, и боль не вернулась, но она была раздражена, и церемония проверки документов беспричинно разозлила её. Хэнк, должно быть, почувствовал, что с ней творится, потому что умело успокоил обиженного таможенника, который неохотно поставил штампы в её документах и позволил ей продолжить поездку в Женеву.
У агента бюро путешествий на Лионском вокзале Женевьева зарезервировала номер в маленькой гостинице близ Jet d’Eau , искусственного гейзера, бьющего из Женевского озера. В номере был утопавший в цветах балкон, с которого они могли видеть парусные лодки, состязавшиеся в гонке перед бывшим зданием Лиги Наций .
«Добро пожаловать в Швейцарию, - сказал Хэнк, срывая цветок и вручая его Женевьеве. - Что бы ты хотела сейчас сделать?»
«Поспать, - сказала она. - Я вся разбита».
«Это морфий, - сказал он. - Когда паришь наверху, это великолепно, но падаешь с треском. Отдохни немного».
«А ты что собираешься делать?»
«Прогуляюсь по своим любимым местам».
Он легко поцеловал её в щёку, вынул, порывшись в вещмешке, древнюю фотокамеру и вышел из комнаты. Она осталась на балконе и через несколько минут увидела, как он вышел из гостиницы. Он посмотрел наверх и помахал ей рукой. Она подумала, как молодо он выглядит в ярком утреннем свете, и смотрела, как он идёт к опоясывавшей озеро набережной, а потом с трудом забралась в постель.
Когда Женевьева проснулась, начинался вечер. Она знала, что Хэнк вернулся, потому что услышала шум душа. Она чувствовала себя отдохнувшей, а от прежней депрессии не осталось и следа. Ещё голая, она прошла в ванную и скользнула в стеклянную кабинку, где под струями горячей воды стоял Хэнк. Он стоял к ней спиной и не подозревал о её присутствии, пока она не обхватила руками его талию.
«Боже! Как ты напугала меня», - сказал он.
«Если хочешь, я уйду», - кокетливо ответила она.
Не отвечая, он сунул голову под поток воды, чтобы смыть водой шампунь, и, взяв кусок мыла, она начала намыливать его грудь. У него были твёрдые ягодицы, узкие бёдра и плоский живот, а на груди его не было волос. Она пробежалась ногтями по его соскам и почувствовала, как они затвердели. Продолжая намыливать его тело, она опускала руку всё ниже, пока не нащупала его член. Он был напряжён, и её удивила его величина, но, когда она начала водить по нему вверх и вниз скользкой от мыла рукой, он шарахнулся в сторону, сделав вид, что поднимает упавшую на пол мочалку.
«Я здесь нахожусь так долго, что начинаю походить на чернослив», - сказал он, выходя из душевой кабинки и заворачиваясь в большое, пушистое полотенце.
Озадаченная его неожиданным уходом, Женевьева осталась под струями горячей воды, пытаясь понять, почему он столь явно отверг её. Это не могло быть потому, что она не привлекала его, с их первой встречи он и не пытался скрыть своей влюблённости – это она не подпускала его к себе, но теперь, когда она открыто предложила себя, он как будто не хотел её.
Выйдя из душа, она осторожно обтёрла себя полотенцем и надела толстый махровый халат, которым гостиница обеспечивала каждого постояльца. Нанеся на себя немного духов, она прошла в другую комнату и увидела, что Хэнк лежит на кровати и курит сигарету. Она вынула сигарету из его руки, раздавила её в пепельнице и устроилась рядом с ним. Распахнув его халат, она начала покусывать его шею и грудь, постепенно опускаясь всё ниже, пока не добралась до его члена, но тот уже не был твёрдым.
«Послушай, - сказал Хэнк, мягко отстраняя её от себя.- Не то, чтобы ты была мне безразлична…»
«Это потому, что из-за этих рубцов я такая страшная?»
«О, Боже, да нет же!»
«А что тогда?»
Он долго колебался, а потом сказал: «Когда я был ребёнком, я частенько играл в доктора с соседской девочкой, которой было примерно столько же лет, что и мне. Всё, что мы делали – это разглядывали половые органы друг друга, но она рассказала об этом своим родителям, а потом отец жестоко отлупил меня кожаным ремнём. Я не понимал, за что, а он всё время твердил только одно, что я – нехороший мальчик. - Он на время смолк. - Спустя годы, когда я был новичком в Принстоне, несколько студентов напоили меня. Они знали, что я – девственник, и решили, что настало время сделать меня мужчиной. Один из них знал женщину, которая подрабатывала проституцией; днём она была официанткой, а ночью выделывала такие номера…»
«Номера?»
«Она занималась любовью с теми мужчинами, которые готовы были заплатить за секс, - объяснил Хэнк. - Это была катастрофа. Парни, бывшие со мной, настояли на том, что будут наблюдать, а у меня даже эрекции не возникло. Ты – первая женщина, с которой я с тех пор оказался рядом».
«А мужчины-любовники у тебя были?»
Он отвёл глаза.
«Здесь нечего стыдиться», - сказала она, заключая его в объятия и прижимая к себе. Она ощутила влагу слёз, потом он высвободился и торопливо скрылся в ванной. Когда он появился вновь, глаза у него были ещё красные, но он взял себя в руки.
«Давай выйдем и поедим, - сказал он. - В Женеве есть несколько великолепных ресторанов. Какой еды тебе бы хотелось?»
Она пожала плечами. - «Мне всё нравится».
«Тогда приготовься, я покажу тебе мою любимую еду».
Он привёл её в маленькое, мало кому известное кафе у железнодорожной станции Eaux-Vives , специализировавшееся на местных блюдах. Метрдотель узнал Хэнка и, тепло поздоровавшись с ним, принёс бутылку пива Grolsch .
«Впечатляет?» - спросил Хэнк.
«Очень», - ответила Женевьева.
Он рассмеялся. - «Это – единственное заведение во всей Европе, где меня узнаёт метрдотель. После окончания войны я истратил здесь на еду большую часть денег, полученных при увольнении».
Женевьева начала открывать меню, но он взял его из её рук.
«Дай мне похвастаться, - сказал он. - У них исключительные соусы, особенно к форели, и мы закажем бутылку Rivas. Хорошее вино, и удивительно дешёвое».
Женевьева вспомнила, что, когда она посетила «Credit Suisse» в Париже, ей предложили не отправляться в дорогу с большой суммой валюты, они могут устроить так, что она сумеет снять деньги со счёта через их главный офис в Женеве.
«Утром первым делом я должна пойти в банк, - сказала она. - Напомнишь мне?»
«Если бы я был в состоянии…»
«Пустяки, - уверила его она. - Ведь это я хотела уехать».
«Даже несмотря на то, что я не могу…»
«Настоящая дружба встречается редко».
Они посидели за кофе с коньяком, потом пошли, держась за руки, по бульвару, шедшему вдоль озера, останавливаясь, чтобы посмотреть на постоянно меняющиеся краски света на фонтане Jet d’Eau высотой в четыре сотни футов, а ночью спали вместе, обняв друг друга и не занимаясь любовью. Для Женевьевы это было ново, но приятно.
На следующее утро после завтрака, пока Хэнк посещал туристические агентства, резервируя номера в гостиницах в разных местах Швейцарии, которые он хотел показать Женевьеве, она поехала на такси в банк «Credit Suisse» на Place Bel-Air , внушительное здание, в котором, будто в церкви, царила тишина. Клиенты негромко разговаривали с банковскими кассирами, которые вежливо их выслушивали. Когда француженка встала в очередь, у неё было неловкое чувство, словно она не снимает деньги со счёта, а ждёт, когда её исповедуют.
Этот трепет усиливало осознание того, что она стояла в банке, в который она вместе с другими курьерами должна была доставить сокровища из Варшавского гетто, если бы они не оказались погребёнными вместе с паном Халевы под развалинами фермы в Австрии. Или, по крайней мере, она думала, что драгоценные камни остались там. Была какая-то вероятность того, что Халевы мог убежать за считанные секунды до того, как немецкий танк открыл огонь, но это был один шанс из миллиона: когда начался обстрел, он находился в подвале, и никто из женщин не видел, чтобы он выбрался. Но что, если каким-то чудом он уцелел? Эта мысль не приходила ей в голову прежде, но теперь её заинтриговала вероятность, пусть и слабая, того, что Халевы каким-то образом удалось доставить драгоценности личному банкиру Йозефа Кандальмана. Его имя врезалось в её память: Пьер Шамбор.
«Могу я вам помочь?» - спросил кассир.
«Я хотела бы поговорить с мосье Пьером Шамбором», - сказала она.
Кассир вызвал клерка. - «Эта дама спрашивает мосье Шамбора, - сказал он. - По-моему, этим вопросом должен заняться управляющий».
Женевьева прошла следом за клерком в застеклённое помещение в дальней части банка, где за письменным столом сидел темноволосый мужчина.
«Я – Жак Деммар, - сказал он, вставая и подавая ей руку. - Могу я как-нибудь помочь вам?»
«Я хотела знать, могу ли я поговорить с мосье Шамбором», - сказала Женевьева.
«Боюсь, он больше не работает в банке, - сказал управляющий. - Возможно, я могу заменить его?»
«Это дело началось несколько лет назад…»
«Мосье Шамбор оставил очень полные записи».
«Мне кажется, его клиентом был Йозеф Кандальман».
«Могу я попросить ваши документы?»
Она предъявила ему свой паспорт, и он внимательно изучил его и лишь затем обратился к папке-скоросшивателю. Он закончил перелистывать её на букве К, затем подошёл к металлическому шкафу для документов и вынул конверт из обёрточной бумаги, содержимое которого он изучал целую минуту, прежде чем поднял на неё глаза.- «Вы знаете, разумеется, что здесь, в Швейцарии, очень строгие банковские законы. При обычных обстоятельствах мне запрещено раскрывать любые сведения о наших клиентах. Однако здесь находится письмо, написанное в мае 1943 года, упоминающее имена тех, кого Йозеф Кандальман уполномочил делать вклады по его поручению, в том числе и ваше имя. Вы здесь именно поэтому?»
«Нет, - ответила она, - я просто хотела узнать, делал ли вклады кто-нибудь из остальной четвёрки».
«Вы можете их назвать?»- спросил осторожно управляющий.
«Анна Максвелл, Джанет Тейлор, пан Халевы и Кея. У неё было только имя».
Очевидно, довольный тем, что ему не пришлось нарушать конфиденциальность, он сказал: «Здесь нет записи о том, что кто-либо из упомянутых вами людей вёл дела с нашим банком. Что-нибудь ещё?»
«Я хотела бы снять деньги со своего счёта».
«Кассир позаботится об этом для вас». - Он вызвал клерка, который проводил её в свой кабинет. - «Приятно было познакомиться с вами, - сказал он. - Если в дальнейшем потребуется моя помощь, пожалуйста, в любое время, не колеблясь, связывайтесь со мной».
Они обменялись рукопожатием, и Женевьева вернулась к кабинке кассира, где сняла со счёта нужную ей сумму. Выйдя из банка, она подумала о Халевы, который, судя по всему, не выжил, и о сокровищах, до сих пор погребённых под фермой в Австрии. Возможно, они были обнаружены удачливым фермером, который, расчищая подвал, набрёл на богатство, превосходящее самые безумные его мечты. Так или иначе, этот эпизод в её жизни подошёл к концу.
Когда Женевьева вернулась в гостиницу, Хэнк ждал её. Он разложил на кровати дюжину рекламных буклетов и возбуждённо описал предпринятые им меры для того, чтобы показать ей «его» Швейцарию.
«Она понравится тебе, - горячо уверял он. - А увидеть надо так много. Когда ты хочешь ехать?»
«Как можно скорее».
Он взял в ладони её лицо и сказал: «Ты необыкновенная».
Женевьева улыбнулась, легонько поцеловала его в щёку и занялась буклетами.
Хэнк арендовал «Фольксваген» и в следующие три недели едва не угробил его. В Интерлакене они приняли участие в празднике народных танцев и альпийских видов спорта, проводя ночи в гостинице «Baren», а днём бродя по улицам, на которых не смолкала музыка. В Берне они посетили постановку «Фауста» в театре Флайна на Крамгассе, бывшем угольном погребе, обставленным церковными скамьями, а затем ели поздний ужин в маленькой гостинице на берегу реки Ааре .
Их дни были так наполнены событиями, что Женевьева утратила счёт времени, и она обрадовалась, когда Хэнк объявил, что устроил для них два дня в уединённой деревушке Фороглио у южного подножия Швейцарских Альп. Ей был нужен этот перерыв, во время которого она бродила одна по горным лугам, пока Хэнк возился с двигателем машины, у которого из-за засорившегося карбюратора отказало зажигание. Здесь первое дыхание осени сделало листья ярко-жёлтыми и коричневыми, превратив ферму, построенную из отёсанного вручную гранита, на которой они остановились, в серый корабль, плывущий в море трепещущих красок.
Она знала, что их идиллия почти закончилась, и гадала, что произойдёт после их возвращения в Женеву. Они спали вместе на протяжении всей поездки, но секса между ними не было, и она не могла не заметить, как часто Хэнк отлучался с молодыми людьми, с которыми он встречался во время их переездов. Она не обижалась; если на то пошло, то для неё облегчением было узнать, что его влюблённость в неё была преходящей. Гораздо больше её беспокоило понимание того, что долго на деньги, находившиеся на её счету в «Credit Suisse», им долго не прожить, и что рано или поздно им придётся вернуться в Париж.
Через несколько месяцев ей будет тридцать. Она знала, что дни её как куртизанки сочтены. Она могла бы ещё продержаться два-три года, но после этого она будет уже не в состоянии требовать прежнюю цену. Толстосумам нравится, когда бабы у них молодые, и всегда находилось предостаточно новеньких, готовых их осчастливить. Эта перспектива угнетала её. Пройдут годы. И ей придётся либо довольствоваться работой проститутки, либо пытаться найти новую профессию. Но что она будет делать? Единственными её талантами, не считая секса, были те, которыми она овладела под учительством Графини, а знание этикета, заказ еды и вина и ведение остроумных разговоров отнюдь не являлось умением, которое можно продать.
Женевьева и Хэнк провели последний день путешествия, участвуя в пикнике на горном склоне, возвышавшемся над Берном, глядя, как лучи заходившего солнца окрашивают увенчанные снегом вершины Юнгфрау и Эйгера в нежно-розовый цвет. На следующий день они снова уединились в той же гостинице, где они останавливались, приехав из Парижа. Хэнк принял душ, надел чистую рубашку и заявил, что собирается прогуляться по городу, чтобы «проверить, всё ли в порядке». Женевьева точно знала, что он собирается встретиться с австрийским студентом, с которым он познакомился в вестибюле, пока они регистрировались, и, когда она вышла на балкон, то увидела, как они вместе идут по набережной вдоль озера.
Не желая в одиночестве проводить остаток дня в гостиничном номере, она села в автобус, отправлявшийся ежечасно в Монтрё , а там побрела по узкой тропинке, что вела к воде, и уселась на травянистый берег, обозревая Шильо́нский замок . Хэнк сказал ей, что этот вид вдохновил лорда Байрона на написание «Шильонского узника», поэмы, которую он читал ей вслух в их первый день в Женеве, и теперь она представляла себя на месте узника, должно быть, вглядывавшегося через зарешёченные окна в зубчатые, заснеженные вершины Dents du Midi . Она ведь тоже была узницей, но узницей своего прошлого, и не видела способа убежать от него.
Она думала об Анне и дивилась тому, как сложилась её жизнь. Она написала ей после освобождения из лагеря для интернированных и получила ответ из Нью-Йорка, где Анна жила со своим мужем. Он оставил Государственный Департамент и открыл галерею искусств на Пятой Авеню, специализировавшуюся на продаже европейских полотен восемнадцатого века. Поскольку Джанна по утрам была в яслях, Анна стала использовать свободное время, изучая ювелирный дизайн, и собиралась создать собственную студию в подвальном помещении галереи супруга.
Казалось, если верить тому, что писала Анна, её жизнь с Марком Хантером сложилась лучше, чем она представляла. Женевьева знала, что, когда Анна выходила замуж за Марка, она не любила его, но теперь всё было иначе. Добрый, мягкий, любящий и бесконечно терпеливый, Марк постепенно завоевал глубочайшую преданность Анны. Он дал мне безопасность, в которой я нуждалась, чтобы стать собой, - писала в своём письме подруга, - и я всегда буду благодарна ему за это.
Глядя на мерцающую воду Женевского озера, Женевьева пыталась представить себе, что значит чувствовать в жизни надёжную опору. Понятие это было столь далёким от всего, что она знала, что она сочла невозможным вникнуть в него. Была Графиня – но вот почти и всё. Встав, она продолжила прогулку, но задумалась, и, лишь когда тропинка неожиданно закончилась у каменной стены, она увидела виллу.
Расположенное в стороне от озера белое строение, когда-то весьма изящное, сейчас было пустым и заброшенным, и только старик подстригал живую изгородь неподалёку от того места, где стояла Женевьева. Золотой вечерний свет придавал всему окружению тон полотна Вермеера .
«Самое красивое место, которое я когда-либо видела». - Она не замечала, что говорит это вслух, пока старик не прекратил работу и не посмотрел в её сторону.
«Раньше оно было великолепным, - сказал он, вытирая со лба пот тыльной стороной ладони, - но теперь здесь одни сорняки да разруха».
«Кто им владеет?»- спросила Женевьева.
Он пожал плечами. - «Здесь жила итальянка, но она умерла, а из-за войны трудно отыскать её наследников».
Француженка продолжала разглядывать виллу ещё долго после того, как садовник, нанятый адвокатами покойной для оберегания земель от полного запустения, упаковал инструменты и укатил на велосипеде. Она видела мысленным взором дом таким, каким он мог быть, с заделанными трещинами и заново покрашенным, с ухоженными садами и свежескошенными газонами, сбегающими к воде. Для какого-нибудь богатого человека, могущего позволить себе его реставрацию, это был бы великолепный дом, подумалось ей, а может быть, и эксклюзивная школа-интернат.
И тут её осенило! Это могла быть школа усовершенствования, где дочери из богатых семейств познавали бы светские манеры, такие вещи, как этикет, правильная осанка, восприятие искусства, кухня для гурманов, искусство общения – все те умения, которыми она овладела благодаря усилиям Графини и других её учителей.
Женевьеве казалось, будто поднялся занавес, и вдруг то, что было пустотой, стало миром, полным возможностей. Она знала, что достичь цели будет нелегко – это будет означать возвращение к работе на Графиню, пока она не накопит капитал, достаточный для финансирования её новой авантюры – но перспектива возвращения в Париж больше не казалась такой страшной, потому что теперь у неё была достойная цель. Даже если эта вилла будет уже недоступна, когда она будет готова начать свою новую деятельность, это неважно, потому что она найдёт другое место. Важно было не столько само здание, сколько образ жизни, предлагавший две вещи, которых она жаждала больше, чем чего бы то ни было: безопасность и респектабельность. Это было словно начало с чистого листа, где никто не знал о её прошлом и её можно будет принимать такой, какой она пожелает.
Возвращаясь автобусом в Женеву, она пыталась придумать, что сказать Хэнку, но так и не выбрала нужные слова, когда вернулась в гостиницу и поднялась в свой номер. Она не решалась вставить ключ в дверь, ища способ сообщить ему, что она возвращается в Париж. Меньше всего ей хотелось бы обидеть его чувства; он был хорошим другом и заботился о ней, когда ей это было крайне необходимо, но ей пора было возвращаться в мир, где сентиментальность – опасное чувство.
Войдя в номер, она услышала плеск душа и сунула голову в ванную. Она была наполнена паром, и Женевьева увидела очертания двух голых тел в душе, оба они были мужские и прижаты друг к другу в анальном соитии. Вернувшись на цыпочках в спальню, она быстро сложила сумки и спустилась в вестибюль.
У передней стойки она заплатила по своему счёту, и ещё за две недели вперёд, чтобы Хэнку было где побыть до его возвращения в Париж. Она села у письменного стола, сочиняя прощальную записку, но, что бы она ни писала, ей не нравилось, и она изорвала полдюжины гостиничных бланков, как вдруг вспомнила фразу, которой научил её Хэнк, когда он только стал её учителем. Она была из Фрая Луиса де Леона : важнее всего, чтобы каждый мог поступать в соответствии со своей природой. Она подписала её: Твоя любящая подруга, Ж.

1.    

Эльза Скиапарелли — итальянский модельер, дизайнер, основательница стиля «прет-а-порте».

2.    

Елисейские Поля (фр. avenue des Champs-lyses) — одна из главных магистралей Парижа. Название происходит от Элизиума (часть подземного царства, обитель душ блаженных) в греческой мифологии. Длина 1915 м, ширина 71 м.

3.    

Карта Женевы. Здесь и Jet d’Eau, и Parc des Eaux-Vives, и здание ООН (Лиги Наций)

4.    

Jet d’Eau (фр.) – Фонтан. Предшественник этого фонтана был построен в 1886 году, в то время когда на реке Рона были установлены новые гидравлические турбины. Они создавали излишнее давление по вечерам, поэтому городские ремесленники в это время закрывали клапаны машин и шли по домам. Для решения этой проблемы строились резервуары. Один инженер придумал временный выход для избытка воды. Фонтан 30 метров высотой способствовал снижению давления. Когда резервуар заработал, фонтан стал ненужным, но благодаря нескольким сообразительным жителям Женевы, фонтан стали использовать для привлечения туристов. С тех пор фонтан служит в декоративных целях. Его переместили от реки к озеру на открытое место и оборудовали более мощными насосами. Высота фонтана - 140 метров. За одну секунду он извергает 500 литров воды со скоростью около 200 км в час.

5.    

Лига Наций (англ. League of Nations, фр. Socit des Nations, исп. Sociedad de Naciones) — международная организация, основанная в результате Версальско-Вашингтонской системы Версальского соглашения в 1919—20 годах. В период с 28 сентября 1934 по 23 февраля 1935 года в Лигу Наций входило 58 государств-участников. Цели Лиги Наций включали в себя: разоружение, предотвращение военных действий, обеспечение коллективной безопасности, урегулирование споров между странами путём дипломатических переговоров, а также улучшение качества жизни на планете. Прекратила своё существование в 1946 году.

6.    

Интерлакен (нем. Interlaken)

7.    

Городок на реке Ааре

8.    

Горные вершины. Слева направо: Эйгер, Мёнх, Юнгфрау, Зильберхорн

9.    

Железная дорога Юнгфрау. Подъём на гору Эйгер

10.    

Монтрё (фр. Montreux) — город на западе Швейцарии, во франкоязычном кантоне Во. Монтрё — курортный город на так называемой «Швейцарской Ривьере» со множеством отелей.

11.    

Шильонский замок (фр. Chteau de Chillon) расположен на берегу Женевского озера в 3 км от города Монтрё, Швейцария. Замок представляет собой комплекс из 25 зданий, построенных в разное время.

12.    

Dents du Midi (фр. Зубы Юга) – горная цепь в Швейцарских Альпах.

13.    

Вермеер Делфтский (Vermeer van Delft,Ян Вермеер (1632–1675), голландский живописец, крупнейший мастер нидерландской жанровой и пейзажной живописи. Здесь представлена его картина "Вид Дельфта"

14.    

Place Bel-Air. Видна реклама банка «Credit Suisse»