Когда мне рассказывают, что современная медицина на территории бывшего Союза упала ниже плинтуса, я стараюсь не спорить. Потому что согласен. Из-за своей работы я часто езжу по медицинским учреждениям страны, вижу здания поликлиник и больниц, заставшие последнего императора всероссийского, вижу оборудование, которое давно дышит на ладан, но продолжает работать. Вижу водителей скорых, которые радуются, что им выделили автомобиль с износом 70%, потому что в нынешний уже проще лошадь запрячь, чем завести.
Вижу врачей, возраст которых перевалил за 80 лет. Они отличные специалисты, светлые головы, огромный опыт. Но они безнадёжно отстали, потому что на последние курсы ездили ещё при Михаиле Сергеевиче. Видел единственного на несколько деревень врача в сельской амбулатории. Он лечит только летом и зимой. Потому что весной и осенью самостоятельно сдаётся в местную психиатрическую больницу, потому что у него шизофрения. И вся округа знает, что ежели Михалыч начал на приёме чушь нести, то в следующие два месяца лучше не болеть. Приезжал в эту деревню на помощь Михалычу молодой специалист, но сбежал в панике.
Спорить я начинаю, когда мне говорят, что раньше было лучше. Раньше, безусловно, и хлорофилл в траве был зеленее, и проблем с женским полом не возникало. А если кто поднимает голос против – тот антисоветчик, по какой-то непонятной логике – русофоб и враг народа. Побуду сегодня и я в этих рядах. Потому что с ответственностью заявляю – уровень советской медицины местами тоже был ниже плинтуса.
Я уже рассказывал, как целый консилиум врачей-специалистов в середине восьмидесятых принимал за какую-то непонятную опухоль мою нетипично расположенную подъязычную кость. Но лоров и прочих педиатров я невзлюбил задолго до этого.
Итак, год примерно 1985-й – 1986-й. По крайней мере Чернобыль ещё не бахнул, а Горбачёв ещё молодой и продвигает в массы идею перестройки. А у меня ручьём текут сопли. Очень неприятное, между прочим, ощущение. Вечера я проводил, бегая с пацанами по заснеженным стройкам нашего маленького, но растущего города, проваливался под лёд в котлованах, сушился в подвальчиках и подъездах, чтоб мама не ругала за мокрые бурки. А сопли текут. И дышать носом стало что-то непросто. Когда родители, наконец, заметили, что дитё постоянно ходит с открытым ртом, а по ночам храпит, как пьяный будочник, они запаниковали и потащили меня к лору в детской поликлинике.
- Аденоиды, - коротко заявил врач. – Надо резать.
Блин, в те юные год меня ещё никто и никогда не резал. Было интересно, но немного страшно.
- Фигня, - в ответ на новость хмыкнул заводила нашего двора Мишка. – Я вот прошлым летом с велосипеда упал, руку сломал, вот это было дело. А сопли – это чепуха.
С этим напутствием я уехал в больницу.
И тут в свои права вступил закон подлости. Приезжаем мы к медикам нашего молодого растущего города, а они руками разводят, мол, простите, но больницу построили недавно, поэтому в отделении крыша протекла, ремонт до весны не закончится, и всех пациентов переводят в соседний город, в районную больницу. А та районная больница – остатки госпиталя кадетского корпуса, учреждённого очередным всероссийским императором. И лор отделение в ней – это длинный деревянный барак во дворе. Наверное, в похожем здании Володя Ульянов с аденоидами лежал.
А нос не дышит. И резать надо. Поехали в райцентр.
- Всё сделаем, - принимающий врач больно пошуровал у меня в носу пальцем и пожал плечами. – Обычные аденоиды. У нас таких в день – сто человек. Госпитализируем. Вот только одна проблема.
- Какая? – вздохнули родители.
- Лор отделение у нас одно. То есть нет отдельного детского и взрослого. Все лежат в одном коридоре. Мы раньше старались делить по палатам. Но сейчас у соседей крыша протекла и все к нам. Поэтому палаты уплотнили, делить не получается. Будет лежать без мамы.
Мама схватилась за сердце, но бабушка проявила недюжинную смекалку. Взяла список больных лор-отделения и через пятнадцать минут в одной из палат обнаружился дядька. Двоюродный брат друга бабушкиного коллеги. Преимущества маленьких городов – в любом месте найдёшь знакомого.
Бабушка вытащила из палаты испуганно хлопающего глазами мужика лет пятидесяти с перебинтованным ухом и грозно сказала:
- Я от Якова Иваныча.
Мужик с испуга не вспомнил брата, но кивнул.
- Присмотрите! – и меня отдали под надзор совершенно незнакомого человека.
В палате кроме меня было человек восемь. По крайней мере я помню, что у каждой стены стояли по четыре кровати. Я их посчитал, когда прыгал, играя в «пол-лаву» (ну или советский аналог этой игры). Мужики оказались мировые. При мне они старались не материться (но я всё равно узнал много новых слов), в форточку не курили, а выходили на улицу, кутая свои многострадальные носы и уши в одеяла.
С моим «присматривающим» мы близко не сошлись, зато подружились с дядей Лёвой. Дядя Лёва был почти старик, огромный дядька, студент лесного техникума, восемнадцати лет от роду. Он так классно рассказывал про всякие сосны и «б…е, ели», что я судьбоносно решил, кто когда вырасту, то буду не директором завода как планировал, а лесником.
Пролежал я дня два, когда мне заявили, что на завтра готовься, запланирована операция. Эта новость меня взволновала. Взволновала настолько, что я не мог заснуть. В глухую ночь вышел в коридор. Отделение спало. По старому, стонущем от ветра и времени зданию гуляли сквозняки. А на полу лежал прикольный, хоть и вытертый до дыр линолеум. Клеточка белая, клеточка чёрная. Ну, вы поняли. Я прыгнул на чёрную клеточку. Потом на соседнюю. И запрыгал, стараясь не наступать на белые клеточки. Потому что если наступишь, то обязательно провалишься сквозь землю.
- Что это ты тут бегаешь?
Грозный голос срезал меня на середине прыжка, и я, отчаянно замахав руками, наступил-таки на белую клетку. На меня смотрела страшная тётя в белом халате – дежурная медсестра. Своим топотом я мешал ей спать или заполнять какие-то важные документы.
- Ты из какой палаты?
- Не из какой! – дерзко пискнул я.
И умчался вдаль по коридору. Юркнул в свою палату и спрятался под храп дяди Лёвы. Уж тут-то меня эта ведьма не достанет.
Утром меня подняли, умыли и повели на операцию.
- Не дрейфь, - на прощание сказал дядя Лёва. – Не ты первый, не ты последний. Вернёшься – сказку расскажу.
В коридоре, перед процедурным кабинетом уже выстроилась очередь из таких же бедолаг. Уши, носы, проколы, аденоиды, перегородки.
- Гушинец! – рявкнул из-за двери глас указующий.
И я пошёл на голос. В кабинете сидел врач, чем-то звякающий в железных тарелочках и огромная медсестра. У медсестры на коленях лежал клеёнчатый передник.
- Садись, - врач кивнул на медсестру.
- Куда? – удивился я .
- На колени к тёте, - коварно улыбнулся доктор.
- А клеёнка ей зачем? – поинтересовался я.
- Да вы, сопляки, вечно обоссытесь во время процедуры, - добродушно сказала медсестра. – А мне потом халат отстирывай. Садись!
Я сел. Тётя тут же стиснула меня стальными руками так, что стало трудно дышать.
- Открой ро-о-отик, - подло сказал последователь Менгеле.
Я, доверчивый наивный ребёнок ротик открыл. Мне чем-то брызнули, потом стиснули голову фашисткой рукой, задрали её вверх и полоснули скальпелем. Я закашлял кровью.
- Плюй! – скомандовал доктор.
Я чуть не плюнул ему в лицо, как пионер-герой своим палачам. Но доктор вовремя подставил тазик.
- Открывай рот!
«А хрен вам. Больше не открою! - возопила во мне потерянная детская наивность. – Живым не возьмёте, б…е ёлки!»
Но на меня навалились, разжали рот и посмотрели на результаты своих пыток.
- Нормально, - кивнул врач. – Иди в палату.
И я пошёл. Дядя Лёва, как и обещал, рассказал мне сказку. Но мне было не до сказки. Я смотрел в стену, проводя языком по окровавленным губам. Ночью опять не спал, вспоминая боль и чувство острого лезвия, отхватывающего от меня живой кусок. Боль была такая явная, что я сучил ногами пока не порвал ветхую больничную простыню.
Пару дней меня не кормили, а когда привели, наконец, в общую столовую, то я решил хоть как-то отомстить. Взял из общего тазика алюминиевую ложку и с силой согнул её. Видимо до меня не одно поколение юных партизан мстило таким образом, потому что ложка сломалась. Я испугался, бросил две половинки обратно в тазик и ушёл есть невкусный рассольник.
Ещё через день меня выписали, и я больше никогда не видел своего соседа, дядю Лёву. Очень хочется верить, что он не спился в девяностых и сейчас где-то в лесной избушке сидит почти шестидесятилетний лесник, балдеет от своей жизни и смотрит на «б..е ёлки».
Через пятнадцать лет я работал в этой больнице санитаром. Барака лор-отделения уже не было, его снесли по ветхости. Но я вспомнил пережитые боль, страх, злую медсестру, которая гоняла меня по коридору, коварного доктора со скальпелем. И решил стать врачом санстанции.
Чтоб наконец отомстить им всем....

- сразу в цитатник  [x]
- редактировать  

Понравилось? Поделись с друзьями: