Просмотренные публикации не запоминаются и вы можете видеть всё по нескольку раз. Зарегистрируйтесь чтобы видеть только новое.
ИНФОРМАЦИЯ ПОКАЗУХИ | |
|
Смотрим песню, вспоминаем фильм. «Последний дюйм» (1959 год)
Выложено 25 июля 2020
Потрясающий фильм, в котором впервые в СССР была применена электронная музыка, с подводными съёмками с участием акул. Почти невозможный в Советском Союзе. Скорее всего, сыграла свою роль хрущёвская «оттепель» и то, что автором рассказа, по которому был снят фильм, а также сценаристом был английский писатель-коммунист Джеймс Олдридж.
Потрясающая песня, которая звучит в фильме трижды: в начале и конце как простая эстрадная песенка, а в середине она исполнена мощно и трагично. Автором песни является классический композитор Моисей (Мечислав) Вайнберг, который в 1953 году был арестован по «делу врачей» (был женат на родственнице одного из «врачей-отравителей»). О его освобождении просил Берию Дмитрий Шостакович, и то ли это письмо помогло, то ли внезапная смерть Сталина, но композитора освободили. Вайнберг известен также как автор музыки к фильмам «Летят журавли», «Афоня», мультфильмам «Винни-Пух», «Каникулы Бонифация».
Автор слов к песне, Марк Соболь, был арестован по доносу в 1934 году, два года провёл в лагерях, в годы Великой Отечественной войны, с июля 1941 года — сапёр и командир отделения в 14-й инженерно-минной (с июля 1943 года — инженерно-сапёрной) бригады. Воевал на Западном, Центральном, 1-м и 2-м Белорусских фронтах. Участвовал в битве за Москву, Курской битве, освобождении Белоруссии и Берлинской операции. В 1942 году был контужен. Помимо стихов к этой песне, он написал и слова к песне «Всё будет хорошо», которая получила такую широкую известность, что считается еврейской народной.
Тяжёлым басом гремит фугас,
Ударил фонтан огня,
А Боб Кеннеди пустился в пляс,
Какое мне дело до всех до вас?
А вам до меня?
Трещит земля, как пустой орех,
Как щепка трещит броня,
А Боба вновь разбирает смех,
Какое мне дело до вас до всех?
А вам до меня?
Но пуля-дура вошла меж глаз
Ему на закате дня,
Успел сказать он и в этот раз,
Какое мне дело до всех до вас?
А вам до меня?
Простите солдатам последний грех,
И в памяти не храня,
Печальных не ставьте над нами вех,
Какое мне дело до вас до всех?
А вам до меня?
Песню в фильме исполнил Михаил Рыба (ударение на последнем слоге). Родился в Польше, в 1939 году бежал в 16 лет от немецкой оккупации в СССР. Много пел на сцене и за кадром в кино, но его фамилия не указывалась даже в титрах. Не удостоен никаких званий, но остался его знаменитый голос.
Режиссёров у этого фильма два: Никита Курихин и Теодор Вульфович. Ну, а лучше всего о фильме расскажет человек, который видел его в год выхода, Михаил Веллер (я смотрел «Последний дюйм» впервые в середине 60-х).
«Интермедия. Первый фильм.
Во всех гарнизонных клубах сбоку сцены и экрана висел плакат – белым крупно по кумачу или зелёному: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино. В.И. Ленин». Разнюханная потом концовка фразы вразумляла: «…поскольку оно одно достаточно доходчиво до малограмотного пролетариата и вовсе неграмотного крестьянства». Издатели Полных Собраний обсекли.
Под таким сокращённым девизом мы в клубах и смотрели все фильмы – исключительно по воскресеньям в десять утра: еженедельный детский киносеанс. А репертуар известный: от «Подвига разведчика» до «Кочубея» – военно-патриотическая тематика. Вплоть до вовсе старинных «Васёк Трубачёв и его товарищи» или вообще «Путёвка в жизнь». Новьём вроде «Тайны двух океанов» баловали нечасто.
Ну, и показали нам однажды фильм с невразумительным названием «Последний дюйм». Правда, цветной. Ну, погасло, вспыхнуло, затарахтело, закрутилось. И – сразу.
И когда мы услышали срывающийся голос мальчика: «Что он делает?!», и увидели его светлые прищуренные глаза, и его отец ответил с размеренной тяжелой хрипотцой: «Это не каждому по плечу. Здесь все решает последний дюйм», а лицо отца было рубленым, суровым, и севший самолет скапотировал на пробеге и загорелся, и на фоне дыма санитары понесли носилки, и поплыли красные рваные титры, а музыка с пластинки в кофейне выплыла на поверхность звучания, и от этой мелодии холодела душа, – ох мы замолкли. И войны в кино не было, и людей мало, и не происходило ничего, а мы не дышали.
И когда заревел прибой, и грянула музыка во всю мощь, и загремел тяжелый бас, и поползло по береговому песку полотенце с тяжеёлым окровавленным телом – за тоненьким пацаном, делающим невозможное… ощущение передать невозможно. Это мороз по спине, и колкие иголочки в груди и коленях, и спазм в горле, и слёзы на глазах, и надежда, и мрачный восторг, и счастье. Слова «катарсис» мы знать не могли.
Не знаю, поймёте ли вы – что значило: в Советском Союзе за железным занавесом, без телевидения и почти без радио, без любых реклам и в тоталитарной процеженной скудости, всё советское и ничего чужого, импортного, капиталистического, непривычного, в этом разреженном пространстве – в кинозале – девятилетнему пацану впервые увидеть «Последний дюйм». Это было откровение, потрясение, суровая трагедия с достойным исходом, зубами вырванным у судьбы.
Эту песню пели мы все. Потом вышла пластинка, и мне её купили. Музыка Вайнберга, слова Соболя. Бас – солист Киевской филармонии Михаил Рыба, и оркестр их же. Там начинали арфы (!), вступали контрабасы, а от соло рояля по верхам в проигрышах резонировали нервы.
Никогда у меня кумиров не было. Ни в чём. Вот только Дэви из «Последнего дюйма» был. Просто я не думал об этом такими словами. Он никогда не признавал своей слабости. Он никогда не признавал поражения. Ничто не могло поколебать его гордость. Он не искал утешений в своем одиночестве и ненавидел сочувствие. Он был мужественным, он был отчаянным, он был худеньким и миловидным, но находил в себе силы для чего угодно. Он был прекрасен. Он был идеал человека. Да: в те времена для нормального девятилетнего пацана Дэви из «Последнего дюйма» в исполнении московского школьника Славы Муратова, тогда на год-два постарше меня, был идеалом человека. И оставался таковым долго. И в том слое, в том этаже души, в котором человек пребывает вечно девятилетним пацаном, потому что ничто никогда не исчезает, – там этот идеал продолжает жить. И прибой греметь. И песня звучать. И самолет отрывается и дотягивает до полосы. И нет в этом ни грана фальши. Это не каждому по плечу, сынок. Здесь всё решает последний дюйм».
Потрясающая песня, которая звучит в фильме трижды: в начале и конце как простая эстрадная песенка, а в середине она исполнена мощно и трагично. Автором песни является классический композитор Моисей (Мечислав) Вайнберг, который в 1953 году был арестован по «делу врачей» (был женат на родственнице одного из «врачей-отравителей»). О его освобождении просил Берию Дмитрий Шостакович, и то ли это письмо помогло, то ли внезапная смерть Сталина, но композитора освободили. Вайнберг известен также как автор музыки к фильмам «Летят журавли», «Афоня», мультфильмам «Винни-Пух», «Каникулы Бонифация».
Автор слов к песне, Марк Соболь, был арестован по доносу в 1934 году, два года провёл в лагерях, в годы Великой Отечественной войны, с июля 1941 года — сапёр и командир отделения в 14-й инженерно-минной (с июля 1943 года — инженерно-сапёрной) бригады. Воевал на Западном, Центральном, 1-м и 2-м Белорусских фронтах. Участвовал в битве за Москву, Курской битве, освобождении Белоруссии и Берлинской операции. В 1942 году был контужен. Помимо стихов к этой песне, он написал и слова к песне «Всё будет хорошо», которая получила такую широкую известность, что считается еврейской народной.
Тяжёлым басом гремит фугас,
Ударил фонтан огня,
А Боб Кеннеди пустился в пляс,
Какое мне дело до всех до вас?
А вам до меня?
Трещит земля, как пустой орех,
Как щепка трещит броня,
А Боба вновь разбирает смех,
Какое мне дело до вас до всех?
А вам до меня?
Но пуля-дура вошла меж глаз
Ему на закате дня,
Успел сказать он и в этот раз,
Какое мне дело до всех до вас?
А вам до меня?
Простите солдатам последний грех,
И в памяти не храня,
Печальных не ставьте над нами вех,
Какое мне дело до вас до всех?
А вам до меня?
Песню в фильме исполнил Михаил Рыба (ударение на последнем слоге). Родился в Польше, в 1939 году бежал в 16 лет от немецкой оккупации в СССР. Много пел на сцене и за кадром в кино, но его фамилия не указывалась даже в титрах. Не удостоен никаких званий, но остался его знаменитый голос.
Режиссёров у этого фильма два: Никита Курихин и Теодор Вульфович. Ну, а лучше всего о фильме расскажет человек, который видел его в год выхода, Михаил Веллер (я смотрел «Последний дюйм» впервые в середине 60-х).
«Интермедия. Первый фильм.
Во всех гарнизонных клубах сбоку сцены и экрана висел плакат – белым крупно по кумачу или зелёному: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино. В.И. Ленин». Разнюханная потом концовка фразы вразумляла: «…поскольку оно одно достаточно доходчиво до малограмотного пролетариата и вовсе неграмотного крестьянства». Издатели Полных Собраний обсекли.
Под таким сокращённым девизом мы в клубах и смотрели все фильмы – исключительно по воскресеньям в десять утра: еженедельный детский киносеанс. А репертуар известный: от «Подвига разведчика» до «Кочубея» – военно-патриотическая тематика. Вплоть до вовсе старинных «Васёк Трубачёв и его товарищи» или вообще «Путёвка в жизнь». Новьём вроде «Тайны двух океанов» баловали нечасто.
Ну, и показали нам однажды фильм с невразумительным названием «Последний дюйм». Правда, цветной. Ну, погасло, вспыхнуло, затарахтело, закрутилось. И – сразу.
И когда мы услышали срывающийся голос мальчика: «Что он делает?!», и увидели его светлые прищуренные глаза, и его отец ответил с размеренной тяжелой хрипотцой: «Это не каждому по плечу. Здесь все решает последний дюйм», а лицо отца было рубленым, суровым, и севший самолет скапотировал на пробеге и загорелся, и на фоне дыма санитары понесли носилки, и поплыли красные рваные титры, а музыка с пластинки в кофейне выплыла на поверхность звучания, и от этой мелодии холодела душа, – ох мы замолкли. И войны в кино не было, и людей мало, и не происходило ничего, а мы не дышали.
И когда заревел прибой, и грянула музыка во всю мощь, и загремел тяжелый бас, и поползло по береговому песку полотенце с тяжеёлым окровавленным телом – за тоненьким пацаном, делающим невозможное… ощущение передать невозможно. Это мороз по спине, и колкие иголочки в груди и коленях, и спазм в горле, и слёзы на глазах, и надежда, и мрачный восторг, и счастье. Слова «катарсис» мы знать не могли.
Не знаю, поймёте ли вы – что значило: в Советском Союзе за железным занавесом, без телевидения и почти без радио, без любых реклам и в тоталитарной процеженной скудости, всё советское и ничего чужого, импортного, капиталистического, непривычного, в этом разреженном пространстве – в кинозале – девятилетнему пацану впервые увидеть «Последний дюйм». Это было откровение, потрясение, суровая трагедия с достойным исходом, зубами вырванным у судьбы.
Эту песню пели мы все. Потом вышла пластинка, и мне её купили. Музыка Вайнберга, слова Соболя. Бас – солист Киевской филармонии Михаил Рыба, и оркестр их же. Там начинали арфы (!), вступали контрабасы, а от соло рояля по верхам в проигрышах резонировали нервы.
Никогда у меня кумиров не было. Ни в чём. Вот только Дэви из «Последнего дюйма» был. Просто я не думал об этом такими словами. Он никогда не признавал своей слабости. Он никогда не признавал поражения. Ничто не могло поколебать его гордость. Он не искал утешений в своем одиночестве и ненавидел сочувствие. Он был мужественным, он был отчаянным, он был худеньким и миловидным, но находил в себе силы для чего угодно. Он был прекрасен. Он был идеал человека. Да: в те времена для нормального девятилетнего пацана Дэви из «Последнего дюйма» в исполнении московского школьника Славы Муратова, тогда на год-два постарше меня, был идеалом человека. И оставался таковым долго. И в том слое, в том этаже души, в котором человек пребывает вечно девятилетним пацаном, потому что ничто никогда не исчезает, – там этот идеал продолжает жить. И прибой греметь. И песня звучать. И самолет отрывается и дотягивает до полосы. И нет в этом ни грана фальши. Это не каждому по плечу, сынок. Здесь всё решает последний дюйм».
Моисей Вайнберг и Александра Пахмутова Ташкент
Поэт Марк Соболь
Певец Михаил Рыба
woodenfrog
[публикатор]
25.07.2020
+2
Только фото Вайнберга и Пахмутовой - примерно из 1970-х, а не 1940-х.
kir,
Согласен, переделаю подпись. Меня тоже смутила датировка.
| |
|
Альтернативные названия:
Я придумал(a) другое название
Я придумал(a) другое название
Жалобы:
Сообщить о нарушениях
Сообщить о нарушениях
Pokazuha.ru
часто смотрят
часто смотрят
Pokazuha.ru
часто смотрят
часто смотрят
Pokazuha.ru
часто смотрят
часто смотрят
Pokazuha.ru
часто смотрят
часто смотрят
Еще...
ВНИМАНИЕ!
pokazuha.ru НЕ является открытым ресурсом. Копирование материалов запрещено. Разрешены ссылки на публикации.
Ссылка на эту публикацию:
http://pokazuha.ru/view/topic.cfm?key_or=1443220
Последние просмотры Написать нам
pokazuha.ru НЕ является открытым ресурсом. Копирование материалов запрещено. Разрешены ссылки на публикации.
Ссылка на эту публикацию:
http://pokazuha.ru/view/topic.cfm?key_or=1443220
Последние просмотры Написать нам
Добавить комментарий